"А вот ещё такой кусок текста"-4. Тут меня спрашивали про "Кому"
Господа, в ушедших вниз ветках и письмах меня уже несколько раз спросили про упоминавшуюся "Кому". Книга эта написана уже больше года назад, и является "связкой" между "Вариантом "Бис", "Годом мёртвой змеи", повестью "Дойти и рассказать" и находящейся в работе (в соавторстве) книгой под условным названием "За день до послезавтра". То издательство, с которым у меня был на "Кому" договор - предпочло его проигнорировать. Бывает. С тех пор договора на эту книгу заключались дважды (один раз - "ручка занесена над бумагой"), и каждый раз расторгались со старой формулировкой "Мы решили, что народу это не нужно". Помнится, "Вариант "Бис"" выкидывали из типографии 4 раза, пока АСТ не решило всё-таки рискнуть, так что ещё один разик у меня в потенциале есть. :)
Надо признать, что книга весьма нестандартная, поэтому валить на то, какие издательства непонятливые было бы неверно. Явно она понравится далеко не всем... Но... Честно говоря, я искренне считаю её лучшим, что я до сих пор написал (ну, исключая "Мелатонин в норме и патологии"). В общем, теперь, когда "Год мёртвой змеи", наконец, вышел, а она до сих пор "висит", я официально "прошу помощи клуба": здесь немало людей, имеющих отношение ко книгоизданию и журналистике. Если у кого-то будут какие-то предложения или советы по поводу возможного применения этой рукописи - свяжитесь со мной, пожалуйста. Заранее спасибо за участие в "её непростой судьбе". :)
Ну, и ниже ещё один "А вот ещё такой кусок текста". Это уже четвёртый. Конкретно - один из "связующих" моментов между книгами. Эпизод в целом отзывается на ключевые слова "кровавая гэбня" и "легалайзинг". :)
* * * Итак. То, что она, как и многие девушки её поколения, ушла из школы воевать он знал давно. Присяга в 17 лет, трёхмесячные курсы, и даже после них – погоны рядовой. Сапёрная рота, и не на передовой, слава Богу, а почти в тылу, в том же Ленинграде. Неразорвавшиеся бомбы, риск нарваться на взрыватель замедленного действия, сменная работа в снаряжательных мастерских, когда глаза слезятся от напряжения, а пальцы к концу смены сводит крюком от непрерывных микроскопических движений – сборка и снаряжение боеприпасов. Дни, когда удаётся провести час или два занимаясь маркировкой ящиков вырезанным из сапожной резины штемпелем – как праздник. И раз в несколько дней – наряды. В том числе и караулы, которые затянутая в светло-зелёную форму восемнадцатилетняя уже девушка ненавидела больше всего после собственно немцев. Караулов она просто боялась. Наверное каждый выросший до конца 80-х ребёнок читал «Тарантула» и «Зелёные цепочки». В Ленинграде уж точно каждый. Там было много ерунды, но главное в этих книгах было верно – ночные бомбардировки в те годы никогда не могли быть особо эффективными без наведения с земли. Сейчас считается, что все без исключения арестованные и расстрелянные СМЕРШем и его предшественниками в прифронтовой полосе, на коммуникациях, в удалённых от фронта городах люди – жертвы кровожадности НКВД. Все его сотрудники, дескать, просто не могли спокойно спать, если не расстреляют на ночь первого попавшегося человека, объявленного ими немецким шпионом. А лучше десять. Ночью из города взлетали ракеты. Зелёные, белые, безжалостно-злые, они нависали над Ленинградом как искры, сияюще-яркие над тенью затемнения. Высоко в небе ходили косые столбы прожекторов, в перекрестьях которых встрескивало и мигало разрывами. Небо гудело моторами. В ленинградской зоне ПВО почти не было ночных истребителей, но зениток хватало, и добравшиеся до северных городских окраин тяжело нагруженные двухмоторные «Хейнкели» и «Юнкерсы» встречал их яростный, ритмичный лай. Ни разу за всю войну Наталья не видела, как сбивают немецкий самолёт. Сбитые – видала, даже несколько раз, - в парке, который потом назвали в честь Победы, тогда была целая выставка. Но чтобы сбитый на её глазах... - Ну! Ну! Ну! – шептала она себе под нос, задрав голову к небу, и придерживая свободной рукой каску, чтобы не лезла на глаза. Время от времени по крышам звонко звякали осколки рвущихся высоко над аэростатными полями зенитных снарядов, и без каски в карауле в такую ночь было не выстоять даже если бы это разрешалось. - Ну! Без толку. Крестик самолёта выскальзывал из пересечения прожекторных лучей, которые сразу начинали метаться, и только ещё целую вечность, одну или две минуты в месте, которое сетчатка помнила, как сияющую букву «Х» продолжало рваться и мельтешить блеклыми вспышками. Именно тогда, оторвавшись от наблюдения за поглощающим снаряды небом она увидела мелькнувшую в проходе между бараками фигуру. На одну секунду раньше, и она просто не заметила бы ничего, продолжая промаргиваться, но теперь то, что ей не показалось, рядовая Опарина, которую подруги звали «Синица» за любовь поговорить, поняла сразу. Кто-то смотрел на неё из темноты. Снаряжательная мастерская работала в две смены, но на их производстве день был всё-таки десятичасовой, и сейчас, ночью, на отгороженной глухим забором территории не должно было быть никого кроме караула из неё самой и трёх других девочек. Тень исчезла в другой тени, плывущей влево и вправо от до сих пор перемещающихся в стороне, над Ржевкой прожекторных лучей. Налёт вроде бы затихал. Страх – нет. Год назад она могла бы закричать и броситься куда глаза глядят, лишь бы подальше от разглядывающих её из темноты глаз, от ухмылки и отвисшей губы наглого и уверенного в себе парня однажды чудом не поймавшего её в незнакомом, длинном, многоступенчатом дворе. Полгода спустя она бросилась бы к начальнику караула, высокой и злой девице с именем Лида, крича на бегу, чтобы выиграть десяток секунд. В караульной комнате был телефон, а с Лидой было бы уже не страшно. Сейчас, когда страх пронзил её ноги сотней стальных щетинок и пополз вверх, Наталья просто сорвала с плеча карабин и дослала патрон со звуком, который остался неслышным даже для неё самой: где-то в вышине в их сторону плыло чуть ли не целое звено, и асинхронный, ноющий вой моторов, переплетенный со звоном зениток в паре километров слева и справа становился всё более оглушающим. Прыгающего света в небе теперь было достаточно, но буравящий её глазами из тени человек оставался невидимым и неподвижным. Через секунду она не выдержала напряжения и всё-таки закричала, и крик был именно тем, что спасло её ошалевшую молодую голову от окончательной потери возможности думать. Вместо «Мама!» она закричала «Стой, кто идёт!» и шагнула вперёд, выставив перед собой ствол карабина так, будто это была нормальная винтовка с примкнутым, как положено у настоящих часовых, гранёным штыком. В этот момент человек бросился на неё сбоку, совсем не с той стороны, с которой она могла его не то чтобы ожидать, а просто предположить. Ни он, ни она не крикнули, и лязг стукнувшего по лезвию ножа ствола карабина, который она мотнула в руках уходя от удара, явственно выделился на фоне непрекращающегося грохота и щёлкающего звона вокруг. Подбросив ствол вверх, фигура нырнула уже вплотную к ней, протягивая сразу обе руки, и тогда Наталья сделала то, что привело её через годы к появлению мужа, детей, внуков, и своего собственного ухоженного дома. Провернувшись на развилке между всем этим, невидимым за клокастым небом войны, и строем утирающих слёзы, плачущих девочек над собственной несостоявшейся на следующей день могилой, хрупкая рядовая крутанулось волчком, взмахнув уже бесполезным стволом, выписавшим косой, невидимый в темноте вензель. Мушкой, как крюком, она разорвала кожу лица промахнувшегося вцепиться в её руки человека, и того, по-прежнему молча, откинуло на спину. Потом она выстрелила, и это был первый звук здесь, вблизи, относящийся именно к ней. Отступила на шаг, передёрнула едва не заевший на последнем движении затвор, и выстрелила ещё раз, во встающего. Пуля у карабина лёгкая, но расстояние было – метр, и его пробило насквозь, высекая искру из булыжника шагах в десяти уже за спиной падающего. Тишина наступила как-то сразу, одним рывком, и только через минуту Наталья услышала топот ног. - Опарина! Живая? Лидка добежала, держа в свободной руке мёртвую коробку фонарика, и первым делом упёрлась прицелом в пятно не шевелящегося тела. - Цела? Наталья не знала что ответить, её «схватило» и начало трясти воздухом, как деревья, которые она трясла с сёстрами, дожидаясь дождя августовских яблок. - Тихо, тихо! Лидка поставила так и не включенный фонарь между своими широко расставленными ногами в трубках широких, уже совершенно невидимых голенищ, и всунула освободившейся рукой в рот свисток, выдернутый из кармана. Через минуту сдвоенный, серебристый свист повторился в сотне метров за забором, тянущимся от мастерских ещё на пару километров вдоль вереницы пустых сейчас хозяйственных дворов и складов «Перовки». Ещё минуты с две Лида давала длинные, заливающиеся свистки, на которые бегущий к ним патруль отзывался парой задыхающихся, раздельных средних. Так и оставив бесполезный фонарь стоять, Лида умчалась в сторону невидимых из их угла двора ворот, и ещё через минуту вернулась с двумя молодыми краснофлотцами в длинных, путающихся в их ногах шинелях. Невдалеке были склады флотского интендантства, и моряки нередко сталкивались со строем девчонок, когда те шли на смены и обратно к казармам. Наталья молча указала на лежащую в ненормальной, неудобной позе фигуру, и один из парней тут же оседлал её, подтягивая к лопаткам локти. В темноте звякнуло. - Готов, - Сказал он через секунду, и тут же перестал возиться, встал, отряхиваясь. - Снасильничать пытался? Ловко ты его. Наталья всхлипнула и неожиданно икнула, причины, по которой неизвестный человек прыгнул на неё с ножом она до сих пор даже не пыталась осознать. - Ладно, ладно, - Снова сдвоено произнесла Лида и поглядело в небо. Налёт утих, но отбоя ещё не давали, и где-то совсем недалеко к югу разгоралось багровым – куда-то немцы всё-таки попали. В карманах и на поясе убитого ей человека неожиданно обнаружилось много интересного, и за, как оказалось, «сигнальщика» рядовой Опариной дали лычки младшего сержанта (выше которых она так и не поднялась) и объявили благодарность командования, - перед строем. Где-то через два месяца в часть неожиданно пришла медаль «За боевые заслуги», которой её и наградили, как сказал командовавший их ротой однорукий капитан, «по совокупности». Добавив к ней на свою нескромную грудь всего-то «За Победу над Германией», Наталья с головой ушла в состоявшееся немедленно после демобилизации 1946-го замужество, оказавшееся бездетным, - а потом и второе, - уже в 53-м, когда дед Лёша вернулся из Кореи, а она снова осталась одна. Первый муж Натальи Евгеньевны, как и многие фронтовики, так и не оправился от своих военных ранений до конца, и угас на её руках, глотая мокрый кислород обрывками своих дважды простреленных лёгких. К 53-му она была ещё не старой, и, выйдя замуж за капитан-лейтенанта с подходящей ей фамилией Вдовый, одного за другим родила ему троих крепких и пошедших в него детей: сына - дочку - сына, оставивших следы своих хулиганств и здорового детства отпрысков флотского офицера по половине мира: от Гданьска до Петропавловска-Камчатского. К 1964-му носивший уже погоны капитана 1-го ранга Алексей принял базирующийся на Кронштадт дивизион, и хотя адмиральскую звезду он так и не получил, потом они сумели обменять свою немаленькую квартиру на Ленинград. Сам сын военного, он не имел прочных корней, а подрастающие к институтам дети сделали такое решение окончательным. На одной из встреч, посвященной годовщине окончания похода их эскадры, каперанг Алексей Вдовый встретил полковника медслужбы Андрея Ляхина, бывшего в 44-м капитаном. Так оно и началось между ними во второй раз...
* * *
Вот такой вот обрывок из середины эпизода. Без начала и конца, конечно, но приводить его целиком глупо - тоже ни начала, ни конца, в итоге, не будет. Кстати, хотел отметить, что этот персонаж книги списан с моей бабушки - Марии Владимировны Анисимовой, сапёра, Ленинград-Берлин. Сейчас ей 83 года, и дай ей Бог здоровья. Ну устаю повторять: "Потрясающее было поколение"...
СВАН
Re: "А вот... - SergeOS31.05.2006 11:48:21 (183, 847 b)
Спасибо(-) - Hvostoff31.05.2006 07:25:50 (85, 0 b)
