| | От | VLADIMIR |  |
| К | Alexej | |
| Дата | 31.01.2003 18:47:05 |  |
| Рубрики | WWII; |  |
Чтож, Вам лично посылаю отдельным посланием прямо сюда
НА БЛИЖНЕМ ВОСТОКЕ И В ИРАНЕ – О РОССИИ И РУССКИХ
Алан Морхед (1910-1983) – известный австралийский журналист и писатель-историк. В частности, его перу принадлежит ставший классическим труд «Галлиполи». В годы Второй Мировой Войны он был военным корреспондентом, главным образом, - в Северной Африке и на Ближнем Востоке. В 1944 году он выпустил одну из лучших книг о войне в этом регионе – “African Trilogy” («Африканская трилогия»). В этой книге есть интересные строки, написанные об отношении британцев к своему неожиданному союзнику – Советской России, и о встречах с советскими солдатами и офицерами в Иране, оккупированном советскими и британскими войсками осенью 19141 года. Они предлагаются вниманию читателя этого сайта.
БЛИЖНИЙ ВОСТОК – ЛЕТО 1941
Ближний Восток был почти полностью британским миром, совершенно британским относительно миропонимания, а для некоторых – слегка отставшим от реалий времени... Растущее левое движение среди солдат и рабочих Великобритании лишь слегка затронуло Ближний Восток. Понятно, что политические течения в сердце империи не сразу проникают на ее окраины. Будучи изолированными в пустынных и разбросанных местах службы, люди жаждали печатного слова – и не получали его. Это отрезало их от политических и социальных процессов дома.
В этом замкнутом и строго аполитичном мире вступление России в войну на нашей стороне пошатнуло равновесие в умах офицеров. Своевременная и здравая речь премьер-министра о нападении нацистов сделала очень много для того, чтобы прояснить нашу позицию. Но и после этого оставался колоссальный разрыв [между ней] и нашей внутренней пропагандой по этому вопросу. Людям, выросшим в атмосфере школы-университета-города-армии неожиданно привыкнуть к мысли о том, что теперь они сражаются бок о бок с коммунистами, было нелегко. Было неуютно и больно смотерть, как они борются со своими убеждениями. Некоторые и не пытались этого делать. Другие избегали этого вопроса. Большинство, в конце концов, осуществили необходимый психологический переход, и, по мере того, как сопротивление русских становилось день ото дня ожесточеннее, они начали чувствовать гордость за красного солдата.
Для заурядного британского солдата такой переход не был необходимостью. Условия труда в Великобритании в конце тридцатых и направление нашей внешней политики вплоть до Мюнхена вовсе не сделали из него большого поклонника Консервативной партии. Он уже успел сместиться на какое-то расстояние влево. В этот момент он был намного впереди своих офицеров в оценке русского вопроса.
Но солдатский переход к новому политическому раскладу был медленным и осторожным... Прошлой зимой на Ближнем Востоке рядовому было достаточно знать, что его дом в Англии в опасности, и что он сражается за свою жизнь. Теперь же, когда кризис миновал, мы могли резонно надеяться на победу над врагом. До какого состояния? Собираемся ли мы уничтожить Германию? Собираемся ли мы вновь отстроить английские города и улучшить условия труда? Заключим ли мы союз с Соединенными Штатами? В пустыне и в дельте (Нила – В.К.), в море на транспортных судах и в дальних гарнизонах Мальты и Кипра, Адена и Басры люди спорили об этом до бесконечности. Неизбежно каждый спор скатывался к России, Таинственной Красной России, месту Московских Процессов, Большевиков, усов и волжских лодочников, одетых в кафтаны. Невежество [британцев – В.К.] было достойно сожаления.
Однако, день за днем семена восхищения Красными начинали прорастать в лагерях и бараках Ближнего Востока, и появилось усиливающееся чувство: «Мы тоже должны сделать что-то». ..
ИРАН – ОСЕНЬ 1941
Мы проезжали группы индийских солдат, расположившихся на привал вдоль дороги... на третье утро мы добрались до их наболее отдаленного поста – роты гуркхов.
Их офицеры сказали нам, что британцы и русские встретились день назад, а теперь русские отошли к Касвину, расположенному около семидесяти километров дальше по дороге... Мы настойчиво продолжали путь, и тут кто-то сказал: «Боже, что это?»
Это был грузовик с солдатами, которые на первый взгляд, казалось, были нацистами. Они сидели по четыре человека в ряд в своих габардиновых гимнастерках и сапогах. На их головах были немецкие каски, и каждый человек, вытянувшись в струнку, сжимал в руках винтовку с примкнутым штыком. Где я видел это раньше? В новостях, показывавших вход нацистов в Вену? Мы проехали рядом с ними. Вглядываясь в их лица, мы увидели молодых светловолосых людей с голубими глазами и круглыми коричневыми щеками. К их поясам были прикреплены ручные гранаты, через широченные плечи были перехлестнуты ремни с патронташами. Все винтовки были автоматическими.
Они даже не повернулись, чтобы посмотреть на нас. Они смотрели прямо вперед, плотно усевшись на жесткие деревянные скамейки своего гусеничного грузовика. Я внимательно посмотрел на ближайшего парня, но его приятные крестянские глаза были пустыми и жесткими, а его большая рука твердо сжимала ствол винтовки. Он был столь же прям, как березовый ствол. ..
В этот момент величайший красный блеф лопнул во мне раз и навсегда. Где же тот бедный анемичный русский пехотинец, оказавшийся в Финдляндии без сапог? И где эти немые орды, разгромленные немцами в прошлой войне? И где эти кустарные фабрики, выпускающие любительские ружья и ржавые патроны? Где крестьяне, раздавленные ОГПУ?
Это был великолепный блеф, и он стабильно работал на протяжении двух десятилетий. Теперь, наконец, русские были вынуждены раскрыть карты. Их картами были эти молодые люди, каждый - настоящий атлет, с их железной дисциплиной, новеньким современным оружием и отличным здоровьем. У них было то, что редко можно увидеть на лицах молодых людей. Это была смесь юношеской силы и духовной решимости и что-то еще – может быть гордость. Прежде я такого не видел.
По мере того, как мы подъезжали к Касвину, одна примечательная вещь за другой попадалась нам на глаза. Нам встречались многочисленные зенитки, которые были установлены на гусеничные платформы и были предназначены для защиты от низколетящих самолетов. Они продвигались вместе с конвоями пехоты на грузовиках... Их полевые орудия были слишком далеко от нас, чтобы разглядеть их, но, несомненно, они были вполне современными. У них были броневики с двухфунтовыми орудиями и двухдюймовой броней на башнях..., стальные полевые кухни и автобусы с радиостанциями... самолеты быстрее наших Спитфайров (последние мы увидели позднее). У них было множество гусеничной техники и маленькие разведывательные танки. Все это вооружение было в безукоризненном состоянии.
Все люди были в серо-зеленой униформе и легких черных сапогах. Нашивки на рукавах показывали, кто был электрикам, кто радистом, кто танкистом и так далее. Офицерские звания были показаны маленькими красными эмалевыми значками, прикрепленными к петлицам гимнастерок – четыре значка у генерала. У всех были тяжелые стальные каски.
Часовые дважды выскакивали из траншей и останавливали нас. У них были русские автоматы.
Рано после полудня мы прибыли в гостиницу в Касвине, в которой находился руский армейский штаб. У дверей были русские часовые и бронеавтомобили, а персидские слуги, заметно испуганные, подавали поздний ланч. Один за другим русские штабные офицеры и комиссары пришли на ланч.
Их было около двадцати. Они были грубоватыми, жесткими, вспотевшими и радостными. Старший политкомиссар, круглый свиноподобный маленький человек пристально посмотрел на меня и сказал: «Мы встречались в Валенсии во время Испанской войны». Я этого не помнил, но, казалось, это его еще больше убедило. Генерал пришел последним, это был небольшой человек с обманывающе мягкими манерами. Гражданский переводчик появился из ниоткуда и объяснил, что мы являемся группой британских и американских военных корреспондентов, направляющихся в Тегеран.
«Пригласи их пообедать, - сказал генерал. – Мы обсудим это потом». Ланч продолжался до шести вечера. Была стадия, когда мы ели холодного цыпленка и вежливо болтали через переводчика. Стадия, на которой мы поднимали тосты за Сталина, Рузвельта и Черчилля. Стадия, на которой мы обменивались нашивками и вместе пели народные песни. Стадия, на которой мы грозили немцам и снимали друг друга на мою миниатюрную кинокамеру. И, в конце концов, стадия, на которой я отправился в свою комнату с раскалывающейся головой для того, чтобы напечатать послание.
На протяжении всех этих тостов и пития жесточайшей персидской водки, генерал был обятелен, но тверд. Тегеран, сказал он, еще не был оккупирован союзными войсками. Он, со своей стороны, был бы рад разрешить нам ехать дальше, но он только что достиг договоренности с британским генералом, согласно которой никто не может двигаться дальше. Покажите пропуск от британского генерала, он подпишет его – и езжайте вперед.
Ничего не оставалось, как ехать назад в британский штаб. Манди и Патрик Кросс из агенства Рейтер... добровольно вызвались ехать, в то время как остальные ляшут спать. Они ехали всю ночь, были дважды арестованы русскими патрулями и рано утром вернулись с пропуском. К десяти утра мы были вновь в пути…
В ТЕГЕРАНЕ
Всем заправлял страх – страх перед русскими, не перед британцами. Русские побывали в этой стране во время предыдущей войны, захватывали Касвин, тот самый город, который оккупировали сейчас, и были тогда безжалостны и суровы. Каждый перс, с которым я разговаривал, казалось, смертельно боялся русских. Тегеранцы распространяли самые душераздирающие слухи о красных жестокостях, грабежах и изнасилованиях,.
Немцы и итальянцы также требовали, чтобы их передали под наш, а не русский контроль. Было любопытно наблюдать, как даже после бомбардировок Англии эти прихлебатели из стран Оси были убеждены, что у британцев до сих пор сохранились к ним добрые чувства. И для них был типичен соответствующий страх перед русскими. То же самое я наблюдал после падения Аддис-Абебы. Даже тогда, когда они попадали к нам в руки, итальянцы и немцы не расставались с убеждением, что британцы будут обращаться с ними хорошо...
Находясь в Тегеране в ожидании отъезда всех граждан стран Оси и отречения Шаха от престола в пользу сына, мы решили съездить на Каспийское море, где располагался Красный флот... Наконец мы спустились ниже уровня моря [очевидно, автор имеет в виду, что поверхность Каспийского моря расположена ниже уровня океана – В.К.]. Шесть красных часовых преградили нам дорогу. Сэм помнил несколько русских фраз, а Клиффорд, казалось, мог заговорить на любом языке, который ему нравился, в течение десяти минут. Они представились [часовым – В.К.]. Позвякивая своим автоматом и ручными гранатами, русский «капрал» поклонился нам в пояс – изумительный жест – и сказал, что мы должны проехать несколько километров дальше на восток вдоль побережья и представиться его офицеру.
Наступил действительно приятный для нас момент. Каспий был сер и бескраен – прекрасное зрелище после пустыни. Из зеленых лесов через дорогу и песчаные пляжи текли небольшие горные ручьи. Два русских эсминца стояли на якоре, и снова появился неожиданный восторг по поводу русскoй мощи. На расстоянии эти корабли выглядели точно так же, как и наши новейшие эсминцы, разве что несколько более щеголевато и современно в своих очертаниях. Если серая краска годится для чего угодно, то они были в отличном состоянии... Еще два часовых-атоматчика преградили дорогу к причалам. Незнакомая униформа означала для них противника, и мы пошли им навстречу, предусмотрительно держа руки подальше от бедер. Затем появился лейтенант в голубой габардиновой гимнастерке и голубой фуражке с якорем на околыше. Он был невероятно симпатичен, а его зубы годились для американской рекламы зубной пасты.
Как только мы приблизились, часовые отдали честь и встали по стойке смирно, оставаясь в ней до конца наших переговоров. Когда офицер позвал морского пехотинца, тот подбежал к нему, отдал честь, вытянулся по стойке смирно, получил приказ, снова отдал честь и бегом помчался на свой пост.
Эти людям была свойственна дисциплина, которую мне еще не приходилось видеть в нашей или любой другой армии. Может быть, все вместе они и товарищи друг другу, но подчинение красному офицеру является настолько незамедлительным и профессиональным, что это редко увидишь и на строевом плацу. В Касвине к двери моей комнаты был приставлен часовой. То, как он вставал по стойке смирно и отдавал честь, когда я только появлялся на расстоянии, даже действовало на нервы. Здесь, на Каспии, это был вовсе не отрепетированный парад для услаждения иностранцев. Мы прибыли неожиданно, были первыми визитерами и, вероятно, первыми иностранцами, которых увидели эти люди, не считая персов.
Лейтенант сразу же выписал нам пропуск... Весь оставшийся полдень мы ехали по южному побережью Каспия к Рамсару... Старший полицейский Рамсара - напоминающий луковицу потливый человек, увенчанный прусским шлемом, встретил нас и длинной речью предложил нам принять сдачу города. Мы позвали его в дом и сидели с ним до ночи, пили водку и лимонад и закусывали икрой. Нас пригласили съездить утром в лес поохотиться на кабанов, но мы отказались. Каждый раз, когда полицейский заговаривал, он щелкал каблуками, кланялся и поднимал свой бокал, произнося тост...
Вскоре оказалось, что истории о жесткостях русских были неправдой. Было правдой, что казаки сильно испугали людей, проскакав галопом по улицам. Правда, что они захватили какие-то запасы сахара и другой провизии, в которой они нуждались. Правда, их самолеты бомбили Пехлеви – город на побережье.
Но их флот так и не открыл огонь. В Пехлеви все случилось потому, что персы в последний момент решили замаскировать свои военные корабли ветками деревьев и кустами, которые они привезли с гор. Но затем появился русский крейсер, и команды [персидских кораблей – В.К.] встали по стойке смирно. Бельгийский консул спас ситуацию, добравшись на гребной шлюпке до одного из персидских кораблей и подняв белый флаг до того, как русские предприняли атаку.
Несколько слов о русских коммиссарах. Они носили такую же форму, как и солдаты и имели те же звания. Они подчинялись непосредственно Москве, а не армейскому командованию. Во всем, что не касалось военных операций, контроль принадлежал им. Они руководили администрацией оккупированных территорий, финансовыми и экономическими делами и вопросами пропаганды. Они осуществляли посредничество между солдатом и государством. Они управляли армией. Они надзирали за моралью и всеми нормальными гражданскими аспектами жизни. Им принадлежала значительная власть. Так, когда один красный офицер, сапер, хотел показать мне медаль, которая была у него в кармане и фотографию жены и детей, я заметил, что он предварительно бросил взгляд через плечо на ближайшего комиссара – в этом случае – на моего толстого друга из Валенсии. Комиссар кивнул, и сапер показал свои сувениры.
Было очевидно, что подозрительность русских не знала границ. Они не доверяли иностранцам за исключением тех случаев, когда в этом была необходимость. Однако, когда я покидал Персию, британские и русские командиры действовали в согласии друг с другом, и все, казалось, шло достаточно гладко. Понемногу отношения налаживались. Магистральный путь для доставки грузов в Россию был проложен. С оккупацией Персии непрерывный фронт от Мурманска до Египта был создан. Русские ввели в Персию шесть дивизий, мы – две. И десяти процентов тех сил не было нужно для осуществления операции.
Потери были незначительными – всего несколько сотен человек в общей сложности. Для самих персов оккупация оказалась добрым делом, так как их новый Шах, которого короновали в сентябре, разрушил королевские монополии, открыл двери тюрем для политзаключенных, расплатился с армией, уменьшил налоги и стал прислушиваться к советам. Было завезено продовольствие для того, чтобы накормить его изголодавшихся подданных. Стало казаться, что у страны будет нормальное будущее несмотря на войну.
Alan Moorhead. African Trilogy. 1944
Возврат к оглавлению
С уважением, ВЛАДИМИР