Харьковский тракторный завод. 1929-1934 г. У брата была комната в одноэтажном доме, в комнате было 2 кровати, между ними с трудом можно было пройти. У брата было место в такой комнате потому, что был инженером [Г. Имеется в виду, что это привилегия]. Мы жили вдвоем с братом. Брат устроил меня учеником слесаря. Меня учили работать с напильником и мне начали платить деньги. Слесарная мастерская была маленьким домиком, в ней был верстак и двое или трое тисок. Потом организовался фабзавуч (фабрично-заводское ученичество), еще это называлось ФЗУ, там меня учили на электрика. Тут закончилось строительство завода. Брата перевели в Кривой Рог. Комнату отдали другому инженеру, но брат как-то договорился, что мне разрешили остаться в этой комнате. Потом я закончил ФЗУ и перешел на завод где работал в механосборочном цехе в дежурным слесарем электриком пролета. Я дослужился до 4-го разряда. Когда сосед женился я ушел барак. Барак был на 120 человек. Сначала было одно помещение, потом его перегородили пополам, а потом еще раз пополам и в такой комнате жило 30 человек. Еще в бараке был красный уголок. Бараков было больше 10, все стандартные на 120 человек. Кровати были металлические с металлической сеткой. Был матрас сеном, одеяло, простыни были и тумбочка. В бараке было очень много клопов. Кровати мы ставили ножками в банки с керосином [Г. дед пояснил, что имеются в виду банки из-под консервов], но это не помогало, т.к. клопы прыгали с потолка. На улице был кран с водой и туалет. Зимой в туалете из дырки вырастало что-то вроде сталагмита, и было сложно пристроиться, чтобы сесть. В Харькове зимы теплее, чем в Москве, но все равно бывает холодно. Когда я уже работал на заводе, я поступил на рабфак, что бы потом поступить в институт. Как я сейчас понимаю - это было что-то вроде подготовительных курсов в институт. На заводе было 3 смены по 8 часов, поэтому на рабфаке учеба шла в 2 смены. Так было устроено, чтобы можно было не пропускать занятия, в какой смене бы ты не работал. И в ФЗУ и на рабфаке одно время обучение было бригадное. Т.е. отвечал у доски за всю группу у доски всегда один постоянный человек – бригадир. Но систем обучения было много, и они все время менялись. При бригадной системе бригадиром был я. На рабфаке учились не только ребята с завода. К этому времени построили кирпичный поселок [Г. когда достроили завод]. Там жили те рабочие у кого была выше квалификация и были семьи. Мой бригадир с завода жил там. Фамилия бригадира была Косов. Сам он был из Одессы. Он был молодой, но у него была жена. Жена и мать перевелись к нему. Иногда меня приглашали в гости. Они ко мне очень хорошо относились, всегда угощали. Еще в поселке жили американцы. Вообще завод был скопирован с такого же американского. Механосборочный цех был очень длинный – 500 м. или даже больше. С одной стороны был конвеер, там собирались двигатели, а с другой стороны был механический цех. Токарные станки, револьверные, штампы. На одном из этих штампов штамповали колеса для тракторов. Все станки были американские. В каждом пролете (а цех делился на пролеты) было несколько американцев, которые работали на тех станках, которые были посложнее, например, на штампе где штамповали колеса. Постепенно их заменяли. Нет, они никого ничему не учили, их меняли по-хитрому. Сначала к ним в подручные приставляли изподтишка инженеров [Г. Именно инженеров? Я слышал что инженеров было вообще очень мало и их не хватало.] Именно инженеров. Инженеров на заводе было достаточно. Сколько надо было, столько завод и отправлял людей учится. Инженеры наблюдали за американцами, и все осваивали, а потом готовили рабочего на замену. Американца заменяли и он уезжал. В поселке после американцев оставались кирпичные дома, которые были построены специально для них. Еще был специальный дом, где жили засуженные инженеры и ученые [Г. В результате распросов выяснилось, что они были «политические»]. Этот дом построили одним из первых. Поселок от бараков был довольно далеко, на другой стороне дороги. [Г. Делали ли на заводе какую-нибудь военную технику?]. На заводе делали только колесные тракторы. Никакой военной техники не делали, по крайней мере, до 34-го года, пока я там был. Ходить можно было везде, если бы были какие-нибудь секретные помещения, то я бы наверно знал, что туда ходить нельзя. Военную технику делали на другом заводе, паровозостроительном. Там был цех, где делали танки. На заводе работали трех и четырехдневками [Г. 3 или 4 рабочих дня, потом выходной]. В механосборочном цехе одна часть была отведена под столовую. В цехе работало около 1000 человек. Как нам объяснили, по американским принципам обедать нужно всем одновременно, в одну смену. В столовой были сбитые козлы, застеленные досками. За каждым таким столом сидело на деревянных скамьях по десять человек с каждой стороны. Миски были свинцовыми, ложку мы носили за голенищем. В основном мы ходили в сапогах, а еще в таких тапочках: верх брезентовый, низ резиновый. Обязательно нужно было постараться захватить место ближе к проходу, куда приносили котелок, потому что кормили супом с галушками (это что-то вроде пельменей, но внутри очень мало мяса). Из-за галушек была борьба и на дальний конец стола поступала в основном вода. Тогда на Украине был голод, кроме столовой было трудно где-то поесть. Одно время и хлеба не было в продаже. Секретарем горкома партии в Харькове был Постышев. Иногда он приходил на собрания в клуб, бывало, что и выступал. Еще в этом клубе иногда выступал с концертами Утесов, а вот кино не было. С Постышевым связан вот какой случай. Один раз пришли мы в столовую обедать. Нужно сказать, что кухня была отгорожена стеклянной стеной. Те, кто сидел с краю, ходили туда с бачками. Так вот, стали приносить бачки, а там одна вода. Когда только за столами шла борьба, это еще можно было переносить, а тут началось возмущение, рабочие стали бросать свинцовые миски в стеклянную стену кухни. Прибежало начальство, но их не послушали и разгромили всю столовую. Как мы потом узнали обо всем доложили Постышеву и он вечером приезжал на завод. Когда на следующий день мы пришли в столовую, там стояли столики на 4 человека со стульями, на столиках были скатерти и стояла посуда. Сама еда тоже стала лучше, так как выдавать ее с кухни стали порциями. Галушки стали доставаться всем, и их стало больше. Все страшно удивились. После этого, Постышева стали на заводе боготворить. [Г. А кого ругали за плохую еду?] А ругали безлично. Вроде «вот никто не организовал, никто не занимается, плохо что». Называть имена было опасно. Иногда люди просто исчезали. Говорить вслух такие вещи, что вот такой-то плохой, нельзя было. Я кончил рабфак и в 1934 году подал заявление поступать в институт. В первую очередь принимали с рабочим стажем не меньше года, чем больше рабочий стаж, тем легче было поступить. Я то не специально, а некоторые шли на завод именно для того, что бы получить стаж для поступления в институт. Я не помню, чтобы кого-то забраковали из тех, кто шел с производства. К учебе люди вообще стремились. Пить было не принято. Я ни разу не видел в бараке пьяных. Краж не было. По улицам можно было ходить ночью совершенно спокойно. Милиционер тоже был редкостью. Все боялись нарушать порядок, потому что порядком занималась госбезопасность, последствия могли быть самые серьезные.
