Нас погрузили в эшелон и погнали на запад в мае. Днем эшелон медленно шел на восток, а ночью без остановок пер на запад. Мы не вылезали из теплушек. Тогда меня не интересовало, почему и зачем так делается, но потом я узнал, что в это время в Японии в газетах стали писать, что русские сосредотачивают войска на западных границах. Приехали мы в район города Мичуринск, это недалеко от Липецка. Точно я не помню, кажется, это была пятница или суббота. Мы приехали, выгрузились в лес и нам сказали: здесь будете жить. И мы стали делать дорожки (песочком посыпали) и ставить палатки. Все это было сделано дня за два. К воскресенью все уже было сделано, утром мы играли в волейбол. Пришел кто-то из командиров, остановил игру и сказал, что сегодня немцы напали. Сразу после этого нас построили и объявили, что приказом таким-то присваивается звание младший командир. В тот же день или на следующий мне приказали пойти на склад, получить петлицы и кубик и приступить к обязанностям. Старшина был хороший у нас, фамилию тоже забыл. Старшина был тогда большой начальник, потому что он всем ведал, в чем заинтересован солдат, и едой и одеждой. Он был свойский мужик лет около сорока – хорошо относился к красноармейцам: заботливо и не выпендривался, даже предлагал называть его по имени. Через день или два нас погрузили в эшелон. В эшелоне был весь дивизион, в этом же эшелоне ехал командир дивизии, я его видел позже. Мы поехали, станция железнодорожная на букву «Д» перед Смоленском, там мы стояли, когда налетели самолеты. Их было немного, 3 или 6, я точно не помню. Они выстроились в кольцо - дальний край выше, а с ближнего края бомбили и стреляли. Когда они делали первый заход, все выскочили и стояли разинув рты. А потом все бросились в обе стороны от железной дороги. Кто в туалет забежал прятаться, кто пытался спрятаться под кусты. Такое понятие, что это защита. Я например, отбежал подальше и бросился в какую-то ямку. Комдива я видел во время первой бомбежки. Он стоял возле вагона в штанах с красными лампасами. Мы бросились кто куда, хоть под елочки, а он стоял, наверно показывал пример. Вокруг него стояли офицеры. Для испуга они бросали бочки и сосуды, которые страшно гудели. Страшный гул стоял и внизу это очень неприятно. Они не попадали, попала в эшелон только одна бомба, разбомбили один вагон. Но бомбили очень долго. Когда все кончилось, выгон надо было выбросить, и железная дорога была разрушена под этим вагоном. Вагон отцепили, дорогу отремонтировали, все было сделано за несколько часов. Делалось все быстро, и железнодорожники спешили, и мы помогали. Сачковать тогда в армии не было принято. Бомбили нас еще пару раз по дороге. Но в следующие разы уже все было как надо. Поезд стал то замедлять, то ускорять движение, чтобы целиться было сложнее и попаданий больше не было. В первый раз у нас тоже никто не погиб. Кажется, жертв не было вообще. Бомбили они тогда не очень, по сравнению с тем, что потом было. Опыт мы получили, что надо отбегать от железной дороги. Заехали мы за Смоленск, там нас разгрузили и поехали мы своим ходом. Пришла команда остановиться. Дивизия развернулась, начали копать окопы, установили пушки. Ждали танки. Пушки стояли или на переднем краю, или чуть дальше, метров на сто-двести дальше первой линии. Пошли танки, мы стреляли и Горелика (он был москвич) убило. Мы, командиры взводов находились возле пушки. Две пушки было, то возле одной, то возле другой. Мы начали отступать. Только один раз остановились. Опять шли танки, опять стреляли и опять начали отступать. [Г. А почему?] На нашем участке прорыва не было, но мог быть справа или слева. Обычно на войне ищут стыки. И если нащупали, то направляют туда удар. Со своими батальенами связь обычно еще есть, а вот с соседними дивизиями совсем плохо. Связь вообще была говеная, телефоны проводные. Все надо чтобы скоротечно было, а с этими телефонами … Связь была в основном связными, потом, когда я в штабе полка был, там было человек 15 связных. Нет, тогда я соображал только в масштабах своего дивизиона, это я уже из последующего опыта. В общем, после второго боя опять мы стали отступать, и зашли за Смоленск. Дело было в начале июля наверно, там было такое место, на шоссе Смоленск-Москва: с двух сторон, с востока и с запада понижение, лощина такая и там внизу речка, через речку мостик (через саму речку). Наша позиция была метрах в 500-600 от мостика и там был домик с восточной стороны. Это был домик смотрителя или еще кого-то, кто обслуживал дорогу. Хороший дом был. Там уже никого не было, до нас прошло много войск по дороге и люди видимо ушли с ними. Командир батареи мне посоветовал как установить пушки. Одну пушку с одной стороны дороги, другую – с другой, но не возле самого домика. А приказ он отдал такой: будете стоять здесь, пока я вас не сниму. Артиллерия считалась тогда самой интеллигентной частью армии. [Г. А летчики и танкисты?] Летчиков и танкистов было просто мало. Потом на войне, когда я уже в стрелковом полку был, нам придавали артиллерию, а танки, у меня не было случая, чтобы танки у меня в полку. Артиллерия была главная тогда, артиллерия – бог войны – так ведь называли. Было сознание такое, что вот я артиллерия, как я могу уйти без команды? Дело было даже не в присяге. Мы пушки окопали. Сначала мимо проходили подразделения, потом ближе к вечеру стали проходить группами, потом единицы. Потом, когда стало темно, пусто стало на дороге. Немцы ночью не наступали - они ночью отдыхали, распорядок дня у них был железный. Единственное что они ночью стреляли из пушек и минометов, снарядов у них видимо было достаточно. Ночью мы услышали разные крики страшные, нечеловеческие просто. Не один, много голосов. Тут уже не до сна всем, хотя мы и понимали, что надо выспаться. Я взял с собой одного красноармейца и мы пошли на звуки. Прошли километр. Нашли ворота железные и там дом какой-то. Оказалось, что это сумасшедший дом, причем обслуживающий персонал уже смылся. Там были и буйные и всякие. Они бегали по территории и бросались друг на друга. Совсем близко мы не подходили. Мы пришли, рассказали, сон конечно плохой был у всех. Часов у меня не было, в каком часу не знаю, но уже светло стало. Я стоял у дома и смотрел в бинокль на дорогу на запад. Я увидел несколько человек на велосипедах. Они проехали через мостик, осмотрели его и вернулись обратно. Потом пошли машины (немцы пешком не ходили). Еще накануне днем мы делали пристрелку. Стрелять мы не стреляли, но установили прицел. Мостик у нас был пристрелян, потому что по речке машинам было не пройти, хоть речка и мелкая. Пушки стояли недалеко от дороги – метров 10-15 и не были замаскированы. Когда первая машина прошла через мостик, мы открыли стрельбу. Я дал команду стрелять до 3-х выстрелов. Три выстрела полагалось оставить на случай, если придется взорвать пушку. Мы попали и побили порядочно их на этом мостике. Несколько машин загорелось. Они тоже начали стрелять. Одна мина взорвалась над домиком, и меня обрызгало мелкими осколками. Я в каске был, но плечи и спину обрызгало. Они потом долго выходили. Один так и остался, но я его не ощущал, а узнал уже после войны, когда сделали рентген. Боли особенной не было, осколки не попали по костям. Но лицо у меня было в крови, и все на меня уставились. Я не знал, как быть дальше, приказ был стоять, а снаряды – кончились. Отступать по дороге тоже нельзя – они на машинах, догонят. Потом я решил уходить в лес. Там недалеко, метров 200 начинался лес, левее немного того дома, где сумасшедший дом был. У меня был компас, но карты конечно не было. Ехали мы, ехали, сначала по лесу, а по дороге нас, между прочим, обстреляли. И одного командира пушки убили. Откуда-то сверху. Тогда немцы забрасывали диверсантов и были такие случаи. Я из пулемета пострелял в этом направлении (Г. пулемет на «Комсомольце»), но останавливаться было конечно нельзя и мы поехали дальше. Потом на какие-то грунтовые дороги мы попали. Потом стали попадаться солдаты и подразделения, и все идут в одном направлении. Мы стали их расспрашивать, говорят на переправу. Так мы попали на Соловьевскую переправу, вообще-то их было две, вторая выше по течению. Днепр, лес двух сторон Днепра. Лес перед переправой был заполнен машинами со сгущенкой, с обмундированием, даже с деньгами. Пред переправой мы стояли несколько дней. В очереди к переправе стояло несколько колонн, колонны три. Там было все, и танки и машины и повозки. И все машины стояли с включенными моторами. Я потом прочитал, что там было три армии. Машины и повозки стояли вплотную стык в стык, чтобы не прозевать когда двинется колонна. Стремление у все было только одно – переправится на ту сторону. Первый раз я остановился метрах в 500. Переправа была на понтонах. Немцы бомбили непрерывно, днем переправа не работала. Как правило, потому, что немцы то и дело попадали в какой-то понтон. Погода была хорошая – тепло. В воде трупы лошадей и людей, особенно перед понтонами, их несло сверху. В воде стояли повозки, они пытались проехать вброд, но застряли. Вырыли мы окопы возле танкеток (Г. танкетки – это «Комсомольцы») и сидели там. Самолеты обстреливали и из пулеметов, а не только бомбили. А ночью налаживали понтон и начиналась переправа. Пока я был на переправе, я начальства не видел. На переправу лезли силой. Всем надо и всех груз военный и все рвутся. Чинов там уже не почитали. В общем, сколько дней мы двигались к этой переправе, я уже не помню, несколько дней. Кушать мы ходили в этот лес. Там было все, что угодно. В один какой-то день бомбы попали в наши танкетки. И спереди и сзади машины тоже загорелись. Мы бросились и оттуда убежали. Когда танкетки загорелись, первое что мне пришло в голову – это, конечно, смываться и мы переправились на восточную сторону пешком. Там Днепр не слишком широкий, даже плыть почти не пришлось, в основном, просто шли по горло в воде. Когда мы переправились, пошли еще немного на восток и к вечеру нашли большой амбар. Мы туда забрались и повалились спать. А ночью я проснулся и стал думать, что же дальше будет. Я артиллерист, а пушек у меня нет, как я объясню, что со мной случилось? У расчетов конечно карабины были, но мы же артиллеристы, а пушек у меня нет. Разбудил я ребят, объяснил им. Куда, мол, мы дальше, на переформирование и в пехоту? А в пехоту, конечно, никто не хотел. У нас тогда было такое сознание, что мы артиллеристы и этим очень гордились. Потом я предложил, давайте вернемся обратно. А зачем? Возьмем пушки. Пока я ночь думал, я подумал, что в лесу там все есть, и пуши, и лошади. В это время на переправе начали наводить порядок. За лес западнее даже выставили в ограждение людей. Мы переправились обратно, пошли в этот лес, выбрали лошадей, нашли такие же сорокопятки с лошадиной упряжью, там таких тоже было много. Там вообще, можно было найти что хочешь. Нашли мы там веревки, нашли обмундирование. Взяли бочки с бензином, повыливали их и сделали что-то вроде плота из бочек. Лошадей перегнали на ту сторону, пушку на плот поставили, лошадьми зацепили и перетащили на ту сторону, потом вторую пушку, потом снарядные ящики. Это можно было и днем делать, нам не мешали. Это было метрах в 300 от переправы. Собрали мы пушки, и пошли вдоль восточного берега реки. Мы в лес зашли, вроде среди деревьев и остановились там. Апетит разыгрался, мы же видели что там, в том лесу делается, тем более, что тут в лесу [Г. - на восточном берегу] все спокойно было. И мы переправились на тот берег еще раз с нашими шоферами, которые Комсомольцы водили. На этот раз мы взяли машину. Это была полуторка с кухней. В кузов набрали всяческой еды, обуви. Там было навалом еды, обмундирования, обуви, стояли машины полные денег. Переправили мы эту полуторку уже по мосту (там установился порядок и все стало побыстрее). Ждали мы спокойно, немцы сверху были заняты самой переправой, оборона западнее переправы, за лесом уже есть. На переправе мы искали, искали, может наши [Г. - имеется в виду дивизион или еще какие-нибудь части своей дивизии] где-то здесь, но ничего не нашли. Мы уже не спешили, мы же в основном на восточной стороне, немцы еще будут должны оборону, которую наши выставили поломать, мы думали, что в любом случае уйти через реку успеем. Когда мы переправились, и все упокоилось, мы поехали и стали искать свой дивизион. Мы отъехали два дня от Днепра. На машине у нас была еще бочка с бензином. И как-то нам сказали, дивизион в той деревне. Лично в дивизионе я знал только свою батарею, командира дивизиона и его заместителя. Приехали мы в эту деревню. 60-й ИПТД? – Да. А командиров я этих не знал. Почему-то они забрали у нас пушки с лошадьми. [Г. А почему ты им отдал?] У меня кубик, а них больше. У них не было ничего, ни пушек, ни Комсомольцев. Когда мы приехали они страшно обрадовались. А нам они сказали, мол, свободны, идите на переформирование …
