Автор этих текстов - Лев Сапега, подканцлер Великого княжества Литовского. Оба текста являются предисловиями к Третьему Статуту - основному своду законов ВКЛ. Заслуживают внимания мысли автора о роли права в государстве, особенно учитывая, что тексты писались в 16 веке.
Оригиналы можно почитать тут:
Всем без исключения сословиям Великого княжества Литовского [я], Лев Сапега, подканцлер Великого княжества Литовского, староста слонимский, марковский и мядельский, добровольно и благожелательно службы свои жертвую
Во все времена люди мудрые замечали, что в каждом государстве [речы посполитой] человеку благочестивому ничто не должно быть дороже, чем свобода. А неволею [этот человек] так должен тяготиться, что для избавления от нее не только сокровища свои, но и самую жизнь положить обязан. Поэтому люди благочестивые не только имущества, но и жизней своих не щадят, лишь бы только не попасть под жестокое владычество неприятеля, не утратить свободу и не жить, рабски подчиняясь чужой воле и мысли. Но что проку человеку жить в свободе от внешнего неприятеля, если терпеть должен над собою неприятеля внутреннего? Вот и придумано удило для обуздания каждого своевольного человека, чтобы [он] боялся ответственности за каждое учиненное насилие и злоупотребление, и не возвышал бы себя над слабым и убогим, и притеснять бы их не мог. Ибо право [именно] для того и поставлено, чтобы не всё вольны были бы чинить богатый да сильный (как Цицерон сказал: мы должны стать невольниками права для того, чтобы сами могли пользоваться свободой).
А если же человеку благочестивому ничего нет милее, чем в Отчизне своей жить в безопасности, не боясь хулы доброму имени или насильственного повреждения здоровья, или каких-либо кривд, [связанных] c личным имуществом, то в этом ему поможет не что иное, как право, благодаря которому [человек] в покое живет, и никто не может его оболгать и обидеть. Ибо у всякого права та цель и то назначение есть и должны быть, чтобы каждый [человек] добрую славу свою, здоровье и имущество в целости имел и не терпел в них ни малейшего вреда.
И в том заключается наша вольность, которою мы гордимся меж других народов христианских, что государь нами правит не по воле своей собственной, а согласно праву нашему. Также и в славе доброй, вольно распоряжаясь своей жизнью и имуществом, [живем], ибо если бы кто-нибудь в тех трех вещах в чем-либо нас ущемить посмел и по прихоти своей, а не по праву нашему, над нами бы правил, то был бы [он] уже не государем нашим, а нарушителем прав и вольностей наших, а мы бы рабами его должны были бы стать. И вполне справедливо (за что Пану Богу благодарность), что под правлением их милостей королей и великих князей, государей наших, ту власть и вольность в руках своих держим и, право сами себе создавая, как можно тщательнее вольности свои блюдем, так что не только сосед и самый обычный обыватель в Отчизне нашей, но и сам государь пан наш никаких властных полномочий осуществлять над нами не может, кроме тех, которые ему позволяет право.
И вот, имея в руках своих столь бесценное сокровище, надобно каждому благочестивому человеку знать о нем, чтобы, хорошо разбираясь [в праве], злые наклонности свои усмирять и действовать по праву писанному, не обижая никого, а кривду потерпев от кого-либо, чтобы знать, где защиту и противодействие найти от той кривды. Ибо, как один сенатор римский другого укорял за незнание права Отчизны своей, так и каждый обыватель достоин посрамления, если вольностью своей пренебрегает и прав своих уметь и разуметь не хочет - тех прав, которые стоят на страже его вольности. А если какому народу стыдно прав своих не знать [не умети], то тем более [стыдно] нам, имеющим право писанное не на каком-то чужом языке, но на своем собственном, и могущим в любую минуту узнать все необходимое для отпора всякой кривды.
Но прежде возникала одна существенная трудность - не каждый мог иметь у себя Статут, который [надо было] долго и трудно переписывать. Тогда, помня и заботясь о потребностях каждого обывателя и служа государственной пользе, я рискнул взять на себя этот труд и, не жалея личных средств, отдал [Статут] в печать типографскую и каждому к знанию права показал легчайшую и удобнейшую дорогу. И поскольку уже каждый желающий может приобрести [этот Статут], прошу, извольте же принять от меня труд этот милостиво и с благодарностью. И, имея вольности свои, правом хорошо защищенные, следите за тем, чтобы в суды и трибуналы выбирать людей добрых и сведущих в тех правах наших, [людей] богобоязненных и добродетельных, которые не для корысти своей и на вред ближнему ради мздоимства и подарков законами бы крутили, но, просто чиня правосудие, блюли бы святую правду и справедливость и ту вольность, которою тешимся [мы], в целости нам сохранили. С тем ласке и милости ваших милостей братской себя поручаю.
Найяснейшему пану Жигимонту [Сигизмунду] Третьему, Божьей милостью королю польскому, великому князю литовскому, русскому, прусскому, жемойтскому, мазовецкому, инфлянтскому и иных [земель]. Тою же Божьей милостью государю и королю наследственному шведскому, готскому, вандальскому и великому князю финляндскому. И пану моему милостивому.
Были некогда времена, найяснейший государь король, когда в том объединении, сиречь сообществе человеческом, которое мы державой, речью посполитой, называем, государи и короли, свою власть над людьми осуществляя, руководствовались не правом писаным, или статутом, а только лишь своим разумением и прихотью. Однако, поскольку они часто отступали от своих, благопристойных обязанностей и заботились лишь о своей корысти, забывая об общем благе всех [граждан], это вело к тому, что недовольные образом их правления люди не государями, а тиранами их звали и залог безопасности и блага речи посполитой видели в одном лишь статуте и праве писаном. Именно на это указывал великий и славный философ греческий Аристотель, [который говорил], что там "бельлуа", а по-нашему дикий зверь владычествует, где человек по прихоти своей властвует, зато где опять право, или статут, имеет главенство, там сам Бог всем правит. А причина тому - то, что право является, по словам другого знаменитого мудреца, тем самым истинным рассудком и мудрым виденьем умысла человеческого, которым Пан Бог изволил одарить натуру человеческую, дабы согласно этому пристойному и мудрому виденью человек жил всегда добросовестно, а недобросовестного бы остерегался. Но поскольку природа распорядилась так, что не все люди приобретают от рождения разума больше, нежели богатств и жестокосердных наклонностей, то поэтому и обуздали Пан Бог и право его святое непокорных этим удилом, дабы недобросовестные люди несли надлежащее наказание за дела свои, равно как и добродетельные люди получали должное вознаграждение. В этом же и есть цель и предназначение права на свете - там государства, королевства прочны и в целости бывают сохранены, где лихие люди - кару, а добрые люди - награду получают.
Того всегда боятся те, кому своевольство мило, а разум - неприятелем. Они бы и рады сбросить это удило, чтобы право главенства не имело, рады обратить [закон] в ничто. Так некогда вели себя оные королевичи и юноши римские, которые всячески препятствовали замыслам сенаторов, желавших скинуть тяжкое иго владычества королевского, или тиранского, и по праву писаному раду чинить. Противились те юноши, не желая никакого над собой такого права иметь, ибо полагали, что право глухо и не даст себя уговорить, если в чем-либо провинится человек, и не делает право различия между убогим и богатым, тогда как пан-господин на лица взирает и у него можно найти и милость, и прибежище. Лучше, [думают такие люди], под самой непосредственно королевской властью жить, нежели так опасно полагаться и счастье свое основывать на одной только лишь безупречности жизни и соблюдении прав. Такая, подчеркиваю, есть точка зрения, и всегда найдутся люди своевольные, непокорные, которым угроза права отнюдь не мила, но противна распущенному их своевольству.
И обозрев все это, найяснейший милостивый государь, мы почитаем себя счастливым народом, ибо Пан Бог нам изволил дать таких государей и предшественников вашей королевской милости, которые не только в правлении своем государевом не руководствовались одним лишь своим разумением и прихотью, но от них самих исходила инициатива к тому, чтобы мы сами бы себе права творили, как наибольшие гарантии вольности посполитой, и не допускали бы над собой чрезмерного владычества государей, а посредством права отмерили бы им определенную границу власти их над нами. И за это навечно в памяти нашей они остались. Тем более так и вы, ваша королевская милость, имя свое в нашем народе изволили увековечить тем, что первым же шагом своего правления изволили нам утвердить Статут новый, исправленный во многих местах людьми мудрыми и сведущими в законах, избранными для того из нашего народа, а также и тем, что изволили нам дать разрешение, чтобы [тем Статутом] руководствовались все суды в этом государстве вашей королевской милости - славном Великом княжестве Литовском. И я, от имени всей державы, речи посполитой, вашу королевскую милость, пана своего милостивого, покорно за столь милостивую ласку благодарю.
А поскольку работу эту я взял на себя и этот Статут в типографскую печать отдал, то его приношу в дар вашей королевской милости, как наивысшему хранителю всех прав и вольностей наших, прося Пана Бога, чтобы он изволил духом мудрости и всяческою удачею в делах вашу королевскую милость одарить, дабы ваша королевская милость, государь правил долго и счастливо. И дабы хвала Пана Бога всемогущего через вашу королевскую милость преумножена была, и вся речь посполитая в целости и покое сохранена была, и столь благочестивое правление вашей королевской милости на этом свете славою бессмертною, а по смерти - наградою вечной жизни было бы вознаграждено. С тем нижайшие службы мои вкупе с подданством верным ласке вашей королевской милости старательно приношу.
Писано в Берестье [Бресте] лета от рождества Сына Божьего 1588, 1 декабря.
Вашей королевской милости, пана моего милостивого нижайший слуга и верный подданный Лев Сапега, подканцлер Великого княжества Литовского.
