| | От | Сергей Зыков |  |
| К | Pavel | |
| Дата | 19.12.2003 15:16:17 |  |
| Рубрики | WWII; Стрелковое оружие; |  |
Re: То-то и...
АРТИЛЛЕРИЙСКИЙ МАСТЕР
В донельзя засаленных телогрейке и ватных брюках, с потухшим чинариком, как бы приклеенным к его нижней губе, Чернейкин стоял передо мной и стучал черным заскорузлым пальцем по затыльнику моего карабина.
— Как это называется?
— Ржавчиной, товарищ старшина... Или, по-научному, коррозией металла, окислением его.
— Как по-научному, не знаю. Не ученый я. А по-нашему, по-мужицки, это называется безобразием. В эту железку труд людской вкладен. Может, мои пацаны ее в ремесленном и штамповали. Понял, ученый человек?
При таких или примерно при таких обстоятельствах состоялось мое знакомство с артиллерийским мастером 7-й батареи 919-го артиллерийского полка 358-й стрелковой дивизии старшиной Алексеем Тимофеевичем Чернейкиным. Произошло это тридцать восемь лет назад, а я до сих пор отлично помню этого невысокого, худощавого человека, бывшего оренбургского комбайнера, представителя самой мирной профессии, ставшего в годы великих испытаний солдатом-артиллеристом.
Чернейкин все время был занят. Все время что-то делал; казалось, руки его никогда не знали покоя. Если у пушек находились расчеты и старшина в данную минуту не имел возможности обхаживать своих любимиц, он садился где-нибудь поодаль за свой походный верстачок и принимался мастерить. Но едва заканчивались занятия, как Чернейкин шел к пушкам с видавшей виды брезентовой сумкой для инструмента и ветошью в руках. Он вновь и вновь осматривал орудия, отмеченные несчетное число раз пулями и осколками, подкрашивал их, смазывал и, если считал нужным, проверял давление жидкости в противооткатных устройствах. И каждый раз, обнаружив чью-то недобросовестность, тут же подзывал наводчика или командира расчета и принимался его стыдить.
А вечерами, когда мы расходились по блиндажам и землянкам, он шел следом и проверял наши карабины и автоматы, составленные в импровизированные пирамиды. Не скажу, чтобы нам это нравилось. Ведь Чернейкин начинал проверять оружие в самое дорогое для солдат время — между ужином и сном. Но старшина был неумолим. И хотя в душе мы все сознавали его правоту, посещение Чернейкина не радовало. Все это происходило либо в период «стояния в обороне», либо на отдыхе в ближайшем тылу.
Но однажды произошел такой случай. Это было 23 февраля 1945 года — день легко запоминающийся — вблизи станции Адлих-Повайен (ныне станция Шиповка Калининградской области). Гитлеровцы, пытаясь деблокировать окруженный гарнизон Кенигсберга, нанесли сильный удар пехотой и танками из района Пиллау (ныне г. Балтийск) в направлении на Кенигсберг. Удар своим острием пришелся как раз по нашей, сильно обескровленной в предыдущих боях дивизии.
Когда в батарее осталось лишь два орудия и десяток-другой снарядов, а прорвавшиеся гитлеровские танки вдоль приморского шоссе вышли к нам в тыл, старший офицер батареи лейтенант М. Майоров приказал выкатить на прямую наводку трофейную 75-мм пушку, стоявшую на лесной поляне в окружении большого количества ящиков со снарядами.
Тут же был сформирован и ее расчет: Чернейкин и автор этих строк, в ту пору радист батареи. Он — командир и наводчик, я — заряжающий и подносчик снарядов. Больше никого Майоров нам дать не мог. Лишь когда батарея отразила очередную атаку пехоты и танков противника, лейтенант прислал нескольких человек, чтобы они помогли нам выкатить орудие и установить его на опушке леса под прямым углом к фронту батареи.
— Ваша задача, Чернейкин, — сказал Майоров, — не допустить прорыва танков противника по дороге, идущей со стороны Гросс-Блюменау к станции. Ясно?
Пока артиллеристы подносили ящики со снарядами, мы с Чернейкиным успели выкопать крохотные ровики для сошников. Большего сделать не удалось: слева застрочили пулеметы и раздался голос пехотинца:
— Танки-и! Эй вы, с пушкой, разуйте глаза...
Из леса по дороге медленно двигались закамуфлированные вражеские танки. Гитлеровцы, убедившись, что им не прорваться к батарее с фронта, решили пробиться с фланга. Расчет был верен: чтобы стрелять по ним, нашим двум уцелевшим орудиям нужно было развернуться на девяносто градусов, чего не позволили бы сделать даже сами окопы.
Чернейкин хлопнул пушку ладонью по казеннику и встал на одно колено. Я замер со снарядом в руках.
Грохнул, выстрел, пушка подпрыгнула, сошники вгрызлись в мерзлую землю, дымящаяся гильза со звоном метнулась в мокрый снег.
Зарядив орудие снова, я посмотрел на дорогу: два танка шли по ней как ни в чем не бывало. Снова выстрел — и головной танк завертелся на месте, словно его ужалили, потом остановился на краю кювета.
— Что, не нравится? — Старшина, ухватившись за щит, приподнялся, и в тот же миг позади раздался оглушительный треск. Сосна, стоявшая метрах в десяти от нас, начала медленно валиться на орудие. Снаряд, выпущенный из второго танка, расщепил ее почти у самого комля.
— Берегись! — крикнул мне Чернейкин, отбегая от орудия. Я, успев зарядить пушку, последовал его примеру.
На счастье, сосна оказалась не из крупных, и скоро, вращая маховиками, Чернейкин уже ловил в прицел второй танк, пытавшийся обойти замершего на дороге собрата. Он двигался медленно, боясь сползти в кювет, а Чернейкин все не стрелял, все вел и вел ствол орудия за танком.
— Ну чего ты, старшина? — не выдержал я, отстукивая зубами дробь. — Стреляй! Чернейкин не ответил, а продолжал медленно вращать маховики. Наконец прогремел выстрел. Снаряд с трассером, сверкнув молнией, впился танку в борт. Тот вспыхнул, черные клубы дыма заволокли его.
— Е-есть! — закричал я, вскакивая с земли. — Чернейкин, гляди, горит! Горит!
Но Чернейкин не разделял моего восторга. Он увидел то, чего не видел я: первый подбитый танк разворачивал башню в нашу сторону...
Выстрелы — наш и из танка — прогремели почти одновременно. За спиной громыхнуло, и тугая струя горячего воздуха швырнула меня на землю.
...— Эй, радист, — услышал я голос артмастера. — Вставай! Вставай! Целый ты. Живой и не раненный. Просто оглушило тебя. Слышишь, оглушило!
Я открыл глаза... Уткнувшись стволом в снег, передо мной лежала опрокинутая на бок пушка, свободное колесо вращалось. Вдали чадили, оба танка. Больше они не стреляли.
Полковник А. СМЕТАНИН