ещё несколько штришков "воспоминание" и "Я блокадник"
>Городницкий А. От Германской до Гражданской // Новая газета. 25.04–27.04.2005. №30(1055). С.18–19.
>— Александр Моисеевич, все личные военные воспоминания уникальны. Людей, ясно помнящих испытания 60-летней давности очень мало. Сегодня те, кто этой памятью в силу возраста не обладает, начали многое переоценивать. В том числе, казалось бы давно утвержденные ясные и простые истины. Как война вошла в Вашу память?
>— Это случилось в июне 1941 г. ярким солнечным утром, на даче. Мы ее снимали под Вырицей. Дачи у нас никогда не было, и сейчас нет. Отец приехал на пригородном поезде с бледным лицом, сказал: началась война. Вокруг была тишина, солнце, цвели одуванчики. Я удивился — какая война, разве это так бывает? А в июле моя мама, педагог 27 школы Василеостровского района, захватила меня, еще дошкольника в эвакуацию со своей школой. 150 тысяч детей Ленинграда вывезли тогда по заранее составленному плану из города в безопасное место.
>Но план-то был составлен на случай войны с белофиннами. И вывезли нас в район Старой Руссы в деревню Корпово Новгородской области. То есть подальше от финской границы. И немцы туда подошли даже быстрее, чем под Ленинград. В августе некоторые матери стали приезжать туда, пытались украсть своих детей, забрать назад в Ленинград, а им не давали. Я помню эти драмы. От пожаров алело небо, тянуло гарью. Последним эшелоном 6 сентября нас вернули обратно в город. 9 сентября немцы взяли Шлиссельбург и кольцо блокады захлопнулось.
>Помню очень красивую картинку: горели Бадаевские склады. Мы, маленькие идиоты радовались красоте, не понимая, что с каждой секундой сгорает чья-то жизнь. Это горели продукты. Дальше становилось все хуже. Но память наша избирательна. Она не хочет вспоминать неубранные трупы на улицах. Соседний дом снесло бомбой. Соседка от слабости не смогла встать и потушить буржуйку. Дом наш загорелся. Нам тоже пришлось перебираться в другое место. Я и стишок даже такой пару лет назад написал, «Воспоминание».
>Сочится медленно, как струйка
>С клубка уроненная нить.
>Соседка умерла, буржуйку
>Уже не в силах погасить.
>Огонь был вялый, еле-еле.
>И не дошло бы до беды,
>Его бы загасить успели.
>Да только не было воды,
>Которую тогда таскали
>Из дальней проруби с Невы.
>Метель могла еще в начале
>Пожар запудрить... Но увы,
>Три дня неспешно, на морозе
>Горел шестиэтажный дом.
>В стихах сегодняшних и прозе
>Припоминаю я с трудом
>Ту зиму черную блокады,
>Паек, урезанный на треть
>И надпись, звавшую с плаката
>Не отступить и умереть.
>Но спрятавшись под одеяло
>Я ночью чувствую опять,
>Что снова тлеет одеяло
>И снова некуда бежать.
>В апреле 1942 года на машинах нас вывезли по дороге жизни, которую мы тогда звали «Дорога смерти». Потом была эвакуация в Омск и возвращение домой в 1945 году. И вот удивительная вещь — в 2001 году открыли первое кладбище немецких солдат, погибших под Ленинградом. Проблема была непростая. От России участвовал фронтовик Даниил Гранин и я.
>— Писатель-фронтовик Виктор Астафьев писал в свое время, что не следовало защищать Ленинград и «несколько пустых коробок домов». Надо было это сдать немцам и сохранить население города. Я ленинградец и блокадник, с ним не согласен.
Из книги самого Городницкого
Когда началась война, мать вместе с начальными классами своей школы выехала в деревню под Валдай и взяла с собой меня. Туда было отправлено
несколько десятков тысяч ленинградских детей -- в соответствии с планом эвакуации, составленным еще перед Финской войной. Вышло так, что немцы уже
близко подошли к этим местам, в то время как Ленинград пока оставался в относительном тылу. Многие родители из Ленинграда кинулись за своими детьми,
чтобы забрать их обратно. Одним из последних эшелонов нас вывезли назад, в Ленинград. Помню бомбежку на станции Бологое, когда нас загнали под вагоны, а все вокруг было красиво и ярко освещено сброшенными с немецких самолетов осветительными ракетами. В последних числах июля мы с эшелоном Карт фабрики отправились в эвакуацию в Сибирь, в город Омск, где организовывался филиал для срочного выпуска военно-морских карт.
В Омске отец первый год почти все время был на казарменном положении -- надо было срочно пустить фабрику. Мать пошла сначала работать вахтером (за
это давали рабочую карточку), а к сорок четвертому году освоила специальность технического редактора в Гидрографии, где и проработала до
самой пенсии. Немногие носильные вещи, захваченные из Ленинграда, в первый же год были обменены на продукты. Спасала посаженная нами картошка, которая заменяла все. С сорок второго до сорок пятого года пошла почти непрерывная полоса моих болезней -- от автозостоматита до хроносепсиса. Все эти невзгоды легли на плечи матери...
Летом сорок пятого мы вернулись в Ленинград.
С уважением к сообществу, damdor