А вот ещё кусок текста - Начало
Ну-с-с. На правах рекламы :) Первые страницы крика души.
Конечно, вовсе не каждый русский солдат
был убийцей или насильником:
просто большинство из них.
Из выступления Д-ра Вильяма Пиерса, США
Март 1998 года
* * *
Узел 1
Июль-Август 1944
События, развивавшиеся в разваливающейся на части Европе, долгое время ни у кого не ассоциировались с чем-то действительно значительным. Ни одному аналитику нескольких участвовавших в громадной войне сторон почти до самого начала не имеющего ещё даже официального названия стратегического разворота не пришло в голову ничего способного зацепиться за факты. Позже сам разворот начали называть "Большой Попыткой", это название, кстати, придумал американец, причем штатский. В советских военных кругах его ещё долго называли нейтральным словом "Вариант" - словом ни к чему не обязывающим и не вызывающим побочных рефлексов. Факты были. Их было, наверное, даже слишком много, чтобы оставить равнодушными профессиональных прогнозистов, но они так и не сложились в единое целое - мы все бываем догадливы задним умом, и, казалось бы, вполне ясное направление развития событий никого не волновало. Весьма интересная военная информация, логично привлекающая к себе внимание, просто не была интерпретирована должным образом, если уж выражаться совсем напыщенной терминологией.
В июле сорок четвертого года на аэродром, на который базировался 159-й истребительный авиаполк пришел опечанный пакет на имя полковника Покрышева - один из многих за день, без каких-либо из ряда вон выходящих мер секретности или чего-нибудь подобного. Содержание пакета, который был вскрыт в течение требующихся сорока пяти минут, заставило его, однако, выругаться настолько грубо, что и привыкший к далеко не нежным выражениям дежурный посмотрел удивленно. Командир полка, выбежав, хромая, из штабного домика с проткнутой осколками крышей, запрыгнул в ожидающий его "Додж", который полковые по привычке называли "трофейным", и помчал на поле, куда один за другим садились "Яки" возвращающейся эскадрильи. "Додж", был, разумеется, американским, но его наглый старшина аэродромного батальона ещё осенью угнал в остановившейся неподалёку танковой части, и за два часа, прошедших до прибытия разгневанного танкистского майора, его успели перекрасить, нанести взятые с потолка индексы, обсыпать пылью, и прострелить борт из пистолета, придав новенькой машине донельзя заслуженный вид. Всё, в общем, было шито-крыто, и "Додж" с тех пор верой и правдой служил самому Покрышеву, с чистым сердцем экспроприировавшему его у автороты.
Когда полковник подрулил к зоне рассредоточения, разгоряченные боем летчики уже отходили от машин и собирались в кучу, обмениваясь куревом. Подбегающего полковника приветствовали усталыми взмахами рук, после третьего за день вылета сил на хотя бы формальную субординацию не оставалось совсем.
- Ну как? - командир ходил в утренний вылет со всеми, но с тех пор обстановка успела смениться тридцать три раза, и информация из первых рук не могла быть заменена никаким радио.
- А-а... - высокий капитан с небритым лицом и запавшими глазами безнадёжно махнул рукой. - Всё так же. Клубок.
Фронт находился в подвешенном состоянии - ни оборона, ни наступление, и драться, благодаря летней погоде приходилось иногда по четыре раза в день, и в полную силу. Основная нота в настроении лётчиков была - До каких же пор, блин!
- Семёнова завалили на вираже, я того типа видел. Ни шеврона, ни змейки вроде нет, а на хвосте ма-а-ленькая такая зелёная розеточка, понимаешь?
- Что, и розеточку разглядел?
- Ну! Я вот на столько его не задел, морду, так переворотом ведь ушел...
- Думаешь, опять жёлтый перекрасился? - Покрышев невесело усмехнулся, так называемый "Девятнадцатый Жёлтый" был бичом Ленинградского фронта и приобрел в фольклоре свойства уже почти легендарные.
- А черт его знает... Мог, по идее. Коля, вон, зато одного ущучил.
- Молоток! - полковник хлопнул по плечу молодого смущённого парня в лейтенантских погонах. - Растёшь постепенно!
Небритый комэск глубоко затянулся и, плюнув на окурок, бросил его себе под ноги.
- Так что, командир, нас теперь семеро, да Груня безлошадный ходит. Ещё пара дней и крантец, становись на профилактику.
- А отошли-ка, Вова, поговорим в сторонке... - полковник цепко ухватил его за рукав и потянул к своей машине.
Пройдя отделяющие от неё метры и достав по ещё одной папиросе, оба разом остановились, закуривая.
- Меня отзывают. - просто сказал Покрышев. - "В распоряжение штаба армии", мать его... Самое время.
Капитан изумлённо посмотрел на него, не нашёл что сделать и ещё раз сплюнул.
- Вызывают или всё-таки отзывают? - сказал он, в конце концов. - Уверен?
- Да какое там... - Покрышев махнул почти с той же интонацией в жесте, что и сам комэск две минуты назад. - Оставляю тебе полк, пока не утвердят, потом видно будет.
- Нет, ну может на дивизию?
- Может и так, - он наклонил голову, словно прислушиваясь к себе, - Да только на нашей первым сезоном командир, так что куда меня дёрнут одному Богу известно...
- Ты, я, да Лихолетов - мы же с самого начала вместе... Куда же ты без нас?.. - в голосе капитана впервые появилась растерянность. - Может можно что-нибудь?..
- Брось, Володя, не мальчик. Если сказано... - Покрышев глубоко затянулся, прищурившись. - ...Значит сделано. Пошли.
Он завёл машину, рывком подрулил к группе ожидающих лётчиков, которые один за другим попрыгали на заднее сиденье и раму запасного колеса, и погнал по короткой дороге к штабному домику.
За полтора года войны когда-то красивый сельский район провинциального польского воеводства превратился в раздолбанную всеми видами оружия "пересеченную местность" и грунтовки были далеки от идеального состояния. Подъехав, Покрышев резко остановился, так что сидящих и висящих лётчиков мотнуло вперёд. Ни один человек, однако, не ругнулся. По лицу командира они понимали, что произошло что-то серьёзное.
Часа через два слух об уходе командира распространился по эскадрильям. Командирский механик ругался на подходящих к нему за новостями бездельников, отвлекающих его от подготовки "тридцать третьего" "Яка" к вылету, хотя уже стало известно, что Покрышев улетит только завтра. Тот в это время сидел в штабе с офицерами, составляющими костяк полка и мрачно "сдавал дела". Большой бюрократии в полку не было, боевые лётчики пренебрегали крючкотворчеством, пока была возможность, и сдача прошла быстро и формально. В страдную пору, как сейчас, в полку исчезали флагштурман, зам по боевой подготовке, и прочие должности мирного времени. При составе эскадрилий в семь-восемь машин номинально они как бы сохранялись, но на расписание вылетов не влияли. За временно, по крайней мере, вставшего на полк Серова, эскадрилью принял один из опытных старлеев, и деловой разговор быстро перешел в молчаливое выпивание в узком кругу.
Следующим утром Покрышев на построении объявил о своём отзыве, вступлении капитана Серова в должность временно исполняющего обязанности командира полка, поцеловал, с трудом преклонив колено, выцветшее полковое знамя и улетел на своём "Яке" специальной сборки, ни разу не обернувшись.
В штабе воздушной армии его приняли тепло, но причину вызова сами не знали, продемонстрировав ещё один рядовой пакет с требованием отозвать полковника Покрышева в распоряжение главного управления ВВС. Половину дня он проболтался у штаба, а потом на аэродроме приземлился громоздкий "ТБ-3", и Покрышеву рекомендовали отправляться на нём, в Москве его, дескать, встретят. "Як" пришлось оставить под личное обещание командарма сохранить его в целости и сохранности - переделанную специально под его ноги машину ставить в строй в любом случае было нерационально, тем более, что через поле, где стоял штаб, ежедневно проходило полтора десятка перегоняемых самолётов.
До Москвы полковник летел в окружении каких-то ящиков, курьеров штаба армии, технических специалистов и приёмщиков из полков за техникой, пары лейтенантов-штурманов на краткосрочные курсы и почти всё время проспал. Мысли о том, зачем его вызывают, почти его не посещали - вторая Звезда пока вряд ли светила, расстреливать больших поводов не было, да и обставили бы это иначе, значит назначение, а куда - Бог его знает. Старый бомбардировщик, переделанный в транспортную машину, добрался до Москвы только глубокой ночью, после двух дозаправок. Покрышева действительно встречали, и черная "Эмка" отвезла его по ночной Москве в здание Главупра. Москва его поразила. Город блестел и светился, вылизанный летним дождём, люди ходили, казалось, не зная о том, что идёт война. Его встретил замотанный лейтенант, зарегистрировал документы, выдал направление в гостиницу Наркомата и передал требование Новикова явиться завтра к девяти.
Утром за ним снова прислали машину, отвезли в Управление, где он провёл пол часа в пустой приёмной. В девять вызвали, но не в кабинет, а в коридор, и адъютант главмаршала спустился с Покрышевым обратно на улицу, где ждала очередная машина. Поездку Покрышев воспринял с некоторым напряжением, но, насколько он предполагал, "арест по прибытии" обставлялся совсем не так. Не слишком хорошо зная Москву, он понял, куда его везут только тогда, когда машина вылетела на мост и из-за тесноты домов высунулась громадина колокольни Ивана Великого. Снова подумалось о второй Звезде, но опять не было похоже. Адъютант молчал всю дорогу, как воды в рот набрал. Подъехали к воротам. Это были не Спасские, а с какой-то другой стороны, и названия полковник не знал. Подтянутый капитан госбезопасности - малиновый околыш, внимательное, спокойное лицо; проверил документы у всех троих: шофёра, адъютанта, и самого Покрышева. Золотая Звезда и прочий иконостас на кителе полковника, судя по всему, не произвели на него никакого впечатления. Возможно, каждый день такое видел. Второй офицер, точная копия первого, молча стоял с другой стороны машины, просто разглядывая находящихся внутри. Наконец, проверяющий откозырял, распрямившись, и они проехали внутрь, за ворота.
Машина повернула куда-то налево, въехала в ещё одни ворота, на этот раз нормальные, решетчатые. Опять проверка документов, такая же вежливая и тщательная, "Можете следовать", ещё несколько минут, и они остановились у бокового подъезда желто-белого пятиэтажного здания. На входе документы не смотрели, но внутри, на первом этаже, всех троих остановили и снова проверили все бумаги. Покрышев всё более проникался сознанием того, что происходит нечто очень важное, но всё это происходило так быстро, что как-то по особенному взволноваться он не успел.
- Товарищ полковник, - обратился к нему очередной капитан. – Попрошу сдать оружие на хранение. На выходе вы сможете получить его здесь же.
Покрышев расстегнул кобуру и вынул свой наган, подав его капитану, но тот покачал головой, и пришлось снимать и отдавать всю портупею с кобурой. Напротив услужливо стояло высокое зеркало в тяжелой, тёмного дерева раме, и он тщательно заправился, затянувшись "в обтяг", как молодой.
- Прошу за мной.
Худой и высокий лейтенант повёл его с молчаливым адъютантом по коридорам. Вышли на узкую лестницу, Покрышев обратил внимание, что на каждом этаже у дверного проёма стоял парный пост. Поднялись на несколько этажей. Наверху их встретил уже полковник, проверил подписанные пропуска сам, дал проверить часовым, и они, наконец, прошли в коридор, в который вело, несмотря на его ширину, всего несколько дверей. Полковник, шедший впереди, вежливо приоткрыл ближнюю. Они вошли в приемную с двумя столами и диванами вдоль стен. Дежурный в армейской форме указал адъютанту на диван, и тот сел, с непроницаемо каменным лицом. Покрышев остался стоять, единственный посреди комнаты. Через мгновение дверь между столами приоткрылась, и невысокий человек в гражданском костюме вышел, сказав: "Полковник Покрышев, проходите, Вас ждут".
Мысленно перекрестившись, он вошел, уже готовый к тому, что увидит. Не зная, как себя вести, он чётко остановился и замер перед стоящим напротив него человеком в защитном кителе без знаков различия. В комнате, кроме Сталина, находились ещё Новиков в маршальском мундире, генерал-лейтенант с лётными эмблемами, и двое в военно-морской форме - полковник, опять же со знаками морской авиации и строгий, с хищным лицом высокий адмирал с четырьмя звёздами на погонах.
...
Сразу комментарии, относящиеся к куску:
Зелёная розеточка - Выдающиеся германские асы Второй Мировой войны обычно обозначали воздушные победы на вертикальном оперении своих истребителей. Находящаяся там небольшого размера розетка из зелёных листьев могла заключать "круглую" цифру - от пятидесяти до двухсот пятидесяти и нередко являлось единственным отличительным признаком крупного аса
"Девятнадцатый желтый" - Германский истребитель с таким прозвищем действительно действовал на Ленинградском Фронте. После длительной охоты он был сбит, попал в плен, и впоследствии служил в ВВС Германской Демократической Республики
Серов и Лихолетов - Наряду с самим Покрышевым Владимир Серов и Петр Лихолетов являлись ведущими асами 159 ИАПа, имея к концу войны 39 и 25 сбитых, соответственно
Переделанную специально под его ноги машину... - Покрышев серьёзно пострадал в авиационной катастрофе, когда мотор его машины внезапно загорелся в воздухе. Вернуться в строй он сумел на истребителе штучной сборки, управление которого было специально подогнано для него самим Яковлевым
На правах рекламы :)
(с) СВАН