| | От | Георгий |  |
| К | Георгий |  |
| Дата | 10.06.2003 19:26:05 |  |
| Рубрики | Прочее; |  |
Окончание (*+)
>>
>
И вот встречи с вождем стали регулярными
В.К. А первая встреча со Сталиным?
Т.Х. Я стал членом Комитета по Сталинским премиям. Каждый год сперва проходило обсуждение кандидатур и тайное голосование по секциям. Потом кандидатуры обсуждались на пленуме комитета, и здесь опять тайное голосование. Лишь после этого окончательно формировался список. А далее заседало Политбюро. Вел заседания Маленков. Сталин сидел всегда справа, немножко отдельно. В первый же раз он произвел на меня огромное впечатление.
В.К. Чем?
Т.Х. А тем, что он все знал, что обсуждалось. Кандитатуры были не только по литературе и искусству, но и по науке. Я помню обсуждение книги по истории, которую предложил на соискание премии академик Греков. Он тогда возглавлял советскую историческую школу. Сталин спрашивает: «Товарищ Греков, а вы читали эту книгу?» Греков краснеет, покрывается потом: «Нет, товарищ Сталин, я, к сожалению, не читал». Сталин: «А я, товарищ Греков, к сожалению, прочитал эту книгу». И он начал подробно, конкретно и очень убедительно анализировать ее, приводя по памяти цитаты из книги, перечисляя искажения исторических фактов, допущенные в ней. Седовласый академик стоял весь мокрый от стыда. Я боялся, что его хватит удар.
Или вот другой факт. Мы обсуждали роман Константина Седых «Даурия». Замечательный роман, я его прочитал, мне он очень понравился. Он прошел в комитете через тайное голосование, его рекомендовали на премию второй степени. Единственный человек, который выступил против этой книги, был Фадеев. Он выступал и на секции, и на пленуме — говорил, что категорически против этой книги. Считал, что там неверно показана роль партии, неправильно отражены какие-то события и т.д. Докладывая на Политбюро, как честный человек, он сказал, что книга единогласно была поддержана всеми, и единственный человек, кто против присуждения ей Сталинской премии, это он. Ему Сталин говорит: «Товарищ Фадеев, ведь это же не публицистика, это же художественное произведение. Я считаю, что там великолепно показана роль партии. И ведь в художественном произведении, в романе необязательно с абсолютной точностью показывать отдельные исторические эпизоды, мелкие факты, которые запечатлелись в вашем сознании, когда вы там жили. Это прекрасная книга».
Фадеев опять возражает: «Товарищ Сталин, я с вами не согласен, я категорически против этой книги». И продолжает свои аргументы, доказывает свое. Сталин ему: «Товарищ Фадеев, нельзя же так. Это ведь литературное произведение, которое читается с захватывающим интересом, выразительно воспроизведена одна из блестящих страниц нашей революции на Дальнем Востоке».
В.К. Фадеев спорил? Значит, можно было спорить со Сталиным?
Т.Х. А почему нет? Фадеев не просто спорил, а очень резко возражал Сталину. К согласию, к консенсусу они не пришли. Сталин тогда обратился к членам Политбюро: «Каково ваше мнение?» Они говорят, что премию надо дать. Сталин: «Значит, надо дать». И «Даурии» дали Сталинскую премию вопреки тому, что председатель Комитета по литературе был настроен против.
В.К. Политбюро поддержало не председателя, а членов комитета? Интересный эпизод. Тихон Николаевич, значит, вы бывали на всех таких заседаниях?
Т.Х. Да. Я не так спорил, как Фадеев, но однажды тоже была характерная ситуация. В то время появился балалаечник Павел Иванович Нечепоренко... Потрясающий музыкант! Он сейчас профессор Российской музыкальной академии имени Гнесиных. А тогда, когда я его впервые услышал, я просто обалдел. Тут же решил показать его всему комитету и представить на премию.
Все прослушали и пришли в восторг, он обворожил весь комитет своим мастерством. Словом, прошел единогласно. Докладываю на Политбюро, говорю о Нечепоренко как о настоящем явлении: играет на народном инструменте так, что его называют «Ойстрах на балалайке». Скрипач Ойстрах тогда был знаменит невероятно... И вдруг присутствующий здесь председатель Комитета по делам искусств Беспалов Николай Николаевич взял слово и говорит, что нельзя же присуждать Сталинскую премию балалаечнику. Балалайка — что это, дескать, за инструмент? Все-таки он, Николай Николаевич, был, по-моему, не очень компетентный человек, а главное — к музыке не имел никакого отношения. Ну вот: давать Сталинскую премию балалаечнику — это, мол, как-то несолидно.
И вдруг я слышу, как Сталин, который сидит от меня справа, говорит глухо: «Пожалуй». Я чувствую, что вся моя конструкция ломается, сейчас все рухнет. Прошу слова и говорю, что меня удивляет выступление Николая Николаевича Беспалова. Разве можно так судить? Ведь проблема балалайки была решена еще в XIX веке, когда появились такие виртуозы, как Андреев, Трояновский. Они приезжали ко Льву Толстому, старец плакал от их исполнения. А сейчас балалайка — это инструмент, который изучается в наших консерваториях. Нечепоренко окончил Ленинградскую консерваторию, это образованнейший музыкант, изумительнейший балалаечник. Поэтому нынче говорить о балалайке лишь как о деревенском народном инструменте, с некоторым пренебрежением — это не просто наивно, это недостойно, так нельзя! Я произнес это, видимо, с таким большим темпераментом, что Сталин, немного подумав, говорит: «Значит, надо дать».
В.К. Вот это интересно, что он все-таки прислушивался к мнению профессионалов.
Т.Х. Я вам рассказал факты, а вы делайте выводы.
Нет, все это было не зря
В.К. Теперь вот что я хотел спросить. Вы руководителем Союза композиторов оказались с легкой руки, если можно так выразиться, Сталина и оказались чуть ли не на 45 лет?..
Т.Х. 43 года.
В.К. Тихон Николаевич, конечно, я понимаю, что эта работа крала у вас время от личного творчества. Но скажите, при всей ее неблагодарности какое-то удовлетворение у вас от тех лет осталось?
Т.Х. Я должен вам искренне сказать, что не только не ругаю эти годы и свою роль в них. Я считаю, что Сталин правильно меня назначил.
В.К. А почему вы так считаете? И, кстати, как думаете, почему он именно на вас тогда остановился?
Т.Х. Он знал мою музыку. Он, как я уже сказал, был на моей опере «В бурю» в 1939 году. Конечно, знал музыку к кинофильмам «Свинарка и пастух», «В шесть часов вечера после войны». Шепилов потом в одном интервью говорил, что Сталин музыку мою хорошо знал. А теперь я вам скажу, почему считаю, что мое назначение было благом. Потому что я любил и люблю музыку своих коллег, у меня никогда не было никакой зависти ни к кому!
В.К. А знаете, я это заметил. И по вашим выступлениям в прессе, и вот теперь по личному нашему общению, по высказываниям, которые слышу от вас. Я это давно почувствовал.
Т.Х. У меня была своя судьба композиторская. Мне не надо было никому завидовать. И я не дорожил этим креслом как таковым, даже отказался от заработной платы генерального секретаря...
В.К. Вот это да!
Т.X. Я считал и считаю, что общественная работа должна делаться без вознаграждения. Жить ты должен своей профессией, свой кусок хлеба зарабатывать своей профессией. Если ты не можешь этого сделать, ну и терпи тогда. А я был востребованный композитор, я много писал музыки, несмотря и на дополнительную занятость...
Старался никогда не давать в обиду никого. Если я считаю, что человек настоящий, талантливый, я его в обиду не дам. У меня такой характер. Были и трудности, такие трудности, что я даже заболел. У меня было истощение нервной системы, нарушение мозгового кровообращения... Меня спасла тогда Клара, моя покойная ныне жена. Она вообще сыграла в моей жизни огромнейшую роль, а в моих негативных ситуациях она меня просто спасала.
В.К. Тихон Николаевич, и главное удовлетворение от этой работы многолетней у вас связано, стало быть, с тем, что вы могли сделать доброе для своих коллег?
Т.Х. Старался делать. Союз композиторов СССР — это богатая была организация, у нас же был бюджет 20 миллионов в год. Мы строили Дома творчества, мы строили жилые дома, бесплатно раздавали квартиры композиторам, мы устраивали пропаганду их музыки, было Бюро такой пропаганды. Много заказов было от радио, от министерства. Композиторы получали деньги за издание своих произведений, за выступления, за авторские концерты. И могли спокойно жить и работать. A Домa творчества? Ведь буквально за символическую плату каждому давался отдельный домик, трехкомнатный, со всеми инструментами. Так что каждый Дом творчества — это было много домов. И вот таких Домов творчества по всему Советскому Союзу мы построили несколько. И композиторы приезжали с семьями, отдыхали там и работали...
Нет, я не жалею о времени, затраченном на работу для моих коллег.
В.К. То есть вы бескорыстно отдали это своим товарищам?
Т.Х. И я этому рад. Прямо скажу, может быть, защитить человека в определенных ситуациях мог только я. Потому что мне в ЦК доверяли. Я же вырос на глазах у всех. Я приехал сюда, в Москву, из провинции мальчишкой пятнадцатилетним, я учился у всех на глазах, меня все знали как облупленного — и вверху, и внизу, и посредине. Поэтому я был для всех свой человек, в том числе и для композиторов. А главное, повторюсь, я любил делать добро. С удовольствием занимался и строительством домов, где давались квартиры людям, и Домов творчества, и издательств...
В.К. А ведь сейчас, Тихон Николаевич, наверное, нет таких возможностей у Союза композиторов?
Т.Х. Да и денег нет! Наоборот, все расходится по рукам, все сдано в аренду.
В.К. Я помню, вы мне говорили о том, как сложно молодому композитору сейчас: надо нанимать за свои деньги оркестр, платить за зал и так далее.
Т.Х. Я могу вам привести свой личный пример. За один зал, чтобы прошел там мой концерт, с меня потребовали такую сумму денег, что я отказался.
В.К. И вот в этой обстановке, в которой приходится работать музыкантам, в этих труднейших условиях вы все-таки видите молодых талантливых людей, которые заявляют о себе? Т.X. Очень много. Да, трудные, весьма или даже крайне трудные материальные и бытовые условия, но наши педагоги настолько проникнуты величием нашей культуры и наших традиций, что часто буквально за копейки занимаются с талантливыми людьми. Есть мальчишки, которым 14—15 лет, а они играют уже как большие пианисты.
Но без государственной поддержки, как было при Советской власти, большой культуры не будет! Спонсоры любят больше класть в свои карманы, а вынимать оттуда не очень-то хотят. Нет, на одних этих «спонсорах» мы далеко не уедем...
Без творческих планов нельзя и в девяносто!
В.К. Юбилейные беседы с деятелями искусства принято завершать вопросом о сделанном за последнее время и о творческих планах. Знаю, что, несмотря на возраст, вы работаете, причем весьма плодотворно...
Т.Х. На днях меня очень порадовало сообщение из Нижнего Новгорода: там поставлен мой новый балет «Капитанская дочка», и 25 мая состоялась премьера. А несколько раньше, 9 мая, в Омске была показана премьера музыкального спектакля, который мы вместе с тамошним театром создали по знаменитому фильму «В шесть часов вечера после войны». Можно сказать, сценическая версия этого фильма. Идея была Омского музыкального театра, но, конечно, мне пришлось написать совершенно новое произведение, в новом жанре, используя частично лишь прежний сюжет и киномузыку.
В Театре Наталии Сац с успехом продолжает идти музыкальный спектакль «Чудеса, да и только», тоже сделанный мною недавно, а в Кремлевском дворце — мой новый балет «Наполеон Бонапарт», очень интересно поставленный Андреем Петровым. Сейчас этим балетом заинтересовались и американцы, и французы. Это хорошо, но мне, честно скажу, всего дороже то, что спектакль этот увидели мои земляки в Липецке. В честь моего юбилея администрация области изыскала средства, и балет привезли с кремлевской сцены туда. По нынешним временам — просто чудо!
В.К. А вы поддерживаете связь с земляками?
Т.Х. Конечно, бываю в Ельце каждый год.
В.К. Ну и о творческих планах. Есть у вас они?
Т.Х. А как же без планов!