>>Нет, мне совершенно не смешно. Спецраспределители в очень большой степени способствовали тому, что народ перестал уважать власть. А насчёт издания книг - если книгу не приняло одно издательство, её можно отнести в другое. Или, на худой конец, издать за свой счёт. > >У нас был некоторый опыт. Пробовали издать в Америке книгу русских народных сказок с картинками для маленьких детей. Разослали в 27 издательств. Из них одно предложило издать за свой счет (6000$) в черно-белом варианте. Думаю напиши мы какое-нибудь паскудство типа солжового "архипелага", но про Америку нам бы пришло не это заманчивое предложение, а в лучшем случае повестка.
Я не идеализирую американскую систему. И было бы очень неплохо, если бы государство субсидировало выпуск книг для повышения образованности народа. Плохо, когда это превращается в государственную монополию и преследование за негосударственные способы издания. А насчёт повестки - не согласен: Н. Хомский издаёт свои книги в США. Что же касается "Архипелага ГУЛАГ", то, скорее всего, он никогда не был бы написан (или так активно прочитан), если бы были рассекречены данные о репрессиях. Кстати, его влияние не следует преувеличивать: 1937 год в народной памяти так и остался 1937 годом, несмотря на попытки Солженицына посягнуть на его исключительность.
>>>Так это же ваш брат сочинял. У Вас ведь другое правительство. Южнее. Как только русские защитили вашу задницу от фашизма вы нас предали и стали помогать нашим врагам. >> >>Кто сочинял - не важно. Важно, что такие анекдоты получали распространение. Этого не могло бы быть, если бы они не имели оснований в реальной жизни. > >То есть как это "не важно кто сочинял"? Вон немцы сочинили листовку "бей жида-большевика. Морда просит кирпича" и эта листовка тоже получала распространение. Вам не важно кто сочинил и распространял? Ваши "сиськи-масиськи" это то же самое, Вы запаха не чувствуете только потому что это ваше.
Анекдоты и листовки распространяются по-разному. Листовки "толкает" власть, а анекдоты распространяются из уст в уста вопреки власти. И распространяются только в том случае, если они смешны (кто же будет рассказывать несмешной анекдот?). Политические же анекдоты смешны лишь тогда, когда связаны с действительностью.
>>>Русские не звери чтобы их приручать. Деление на избранных и скотоподобных отверженных это действительно запад. >> >>Да ну? А соотношение при выборах в Думу (царскую) 1 помещик=4 буржуа=260 крестьянам=550 рабочим - это что? > >И что по этому поводу говорил один популярный помещик Лев Толстой? >Но самое интересное что по поводу Льва Толстого сказали ваши, западные.
"Западные" такие же мои, как и Ваши.
>Скажем в коммитете по нобелевским премиям "Так, к тому времени, когда эксперты академии приступили к своей деятельности, величайшим представителем мировой литературы был, вне всякого сомнения. Лев Толстой. Однако влиятельнейший секретарь шведской академии Карл Вирсен, признав, что Толстой создал бессмертные творения, все же категорически выступил против его кандидатуры, ибо этот писатель, как он сформулировал, "осудил все формы цивилизации и настаивал взамен них принять примитивный образ жизни, оторванный от всех установлений высокой культуры... Всякого, кто столкнется с такой косной жестокостью (?) по отношению к любым формам цивилизации, одолеет сомнение. Никто не станет солидаризироваться с такими взглядами"..." >
Ну и что же? Это вопрос человека, а не отношения к стране: Шолохов Нобелевскую премию получил.
>А кроме того, чем это закончились царские упражнения с эдакими думами всего через десяток лет? Уж не тем ли что помещик Брусилов призывал других помещиков вступать в Красную Армию чтобы предотвратить разорение России вашими, западными? И треть офицеров таки в Красную армию вступили.
Насчёт "моих западных" см. выше. А упражнения действительно закончились именно так. Но они не появились сами по себе, а имеют корни. До этого было 9(22) января 1905 года. А до этого - "закон о кухаркиных детях". А ещё раньше - "Кому на Руси жить хорошо" Некрасова и "Путешествие..." Радищева. Так что идеализировать Россию и демонизировать Запад не надо. SITR (26.06.2003 16:13:04)
От
Александр
К
Дата
26.06.2003 20:45:58
Ре: Брежнев урвал...
>>У нас был некоторый опыт. Пробовали издать в Америке книгу русских народных сказок с картинками для маленьких детей. Разослали в 27 издательств. Из них одно предложило издать за свой счет (6000$) в черно-белом варианте. Думаю напиши мы какое-нибудь паскудство типа солжового "архипелага", но про Америку нам бы пришло не это заманчивое предложение, а в лучшем случае повестка. > >Я не идеализирую американскую систему. И было бы очень неплохо, если бы государство субсидировало выпуск книг для повышения образованности народа. Плохо, когда это превращается в государственную монополию и преследование за негосударственные способы издания.
Ничего плохого. Демократия, как писал Аристотель, это власть бедных, а олигархия - власть богатых. В CCCР была демократия, а Вы пропагандируете олигархию. Мол каждый у кого есть деньги может издавать любое паскудство.
>А насчёт повестки - не согласен: Н. Хомский издаёт свои книги в США.
Чомский не врет как солж.
> Что же касается "Архипелага ГУЛАГ", то, скорее всего, он никогда не был бы написан (или так активно прочитан), если бы были рассекречены данные о репрессиях. Кстати, его влияние не следует преувеличивать: 1937 год в народной памяти так и остался 1937 годом, несмотря на попытки Солженицына посягнуть на его исключительность.
Видите ли, влияние Солжа трудно преувеличить потому что оно как раз и состоит в преувеличении масштабов репрессий в 100 раз! До сих пор враги народа пользуются солжовыми высосанными из пальца цифрами потому что документальные 600 000 их не устраивают. Как не устраивали в свое время клеветника Хрущева, который вместо того чтобы раскрыть документальные данные по репрессиям вытащил солжа в писатели.
>>То есть как это "не важно кто сочинял"? Вон немцы сочинили листовку "бей жида-большевика. Морда просит кирпича" и эта листовка тоже получала распространение. Вам не важно кто сочинил и распространял? Ваши "сиськи-масиськи" это то же самое, Вы запаха не чувствуете только потому что это ваше. > >Анекдоты и листовки распространяются по-разному. Листовки "толкает" власть, а анекдоты
толкает власть. Или "голоса" не являются органами психологической войны ЦРУ, то есть именно власти, обявившей России войну на уничтожение, а просто коммерческие развлекательные каналы?
> распространяются из уст в уста вопреки власти. И распространяются только в том случае, если они смешны (кто же будет рассказывать несмешной анекдот?).
Враги. Ваш брат прежде всего. Анекдоты смешны тогда когда общество требует смеяться, когда за отказом смеяться последуют обвинения от тупости и отсутствия чувства юмора до "стукачества" и исключение из компании:
"Помню, в 1974 г. я был в колхозе, и один из аспирантов нашего института, талантливый А.Каплан, сидя на койке, толкал какую-то очень концептуальную антисоветскую речь, в которой эта пресловутая некогерентность была представлена в самом чистом виде. Я сказал: "Слушай, это самая примитивная антисоветчина. Но почему она доведена до такого уровня идиотизма? Ведь каждое утверждение не согласуется с предыдущим". Каплан вспыхнул: "Вот это по-расейски! Иди , доноси на меня". " http://situation-rus.narod.ru/books/sc_b/sc_b99.htm#par2206
> Политические же анекдоты смешны лишь тогда, когда связаны с действительностью.
Глупости. Политический анекдот не только не обязан быть связан с реальностью, но и смешным быть. Что смешного в анекдоте про крысу в молоке:
"Дело было весной 1985 г., когда ничто еще не предвещало крутого поворота 1988 г. Я был заместителем директора одного из институтов АН СССР. Сидели мы в дирекции, и мой коллега, тоже замдиректора, долгое время до этого работавший в ЦК КПСС, рассказал такую историю, которая якобы произошла на днях. В детском саду на кухне утонула в кастрюле молока крыса . Повариха ее вытащила и выбросила, а молоко пожалела, разлила по стаканам и дала детям. А крыса-то до этого отравилась крысиным ядом. И вот, 22 ребенка умерли, выпив этого молока. Мы все, услышав такое печальное известие, помолчали, пробормотав что то вроде "вот так все у нас.". Мол, "у-у, проклятая система". Примечательно, что никто не усомнился в этом сообщении, хотя директор был биологом по образованию, а я - биохимик-экспериментатор с большим опытом. Мы не усомнились, хотя нам-то должно было быть очевидно, что вся эта история - выдумка. Сейчас я ее вспоминаю, и меня бросает в жар. Как стыдно! Столько учился, сам работал с похожими вещами - что же вдруг так заблокировало твои знания и твой опыт? Почему тебя вдруг превратила в идиота эта примитивная "утка"? "
>>>У нас был некоторый опыт. Пробовали издать в Америке книгу русских народных сказок с картинками для маленьких детей. Разослали в 27 издательств. Из них одно предложило издать за свой счет (6000$) в черно-белом варианте. Думаю напиши мы какое-нибудь паскудство типа солжового "архипелага", но про Америку нам бы пришло не это заманчивое предложение, а в лучшем случае повестка. >> >>Я не идеализирую американскую систему. И было бы очень неплохо, если бы государство субсидировало выпуск книг для повышения образованности народа. Плохо, когда это превращается в государственную монополию и преследование за негосударственные способы издания. > >Ничего плохого. Демократия, как писал Аристотель, это власть бедных, а олигархия - власть богатых. В ЦЦЦР была демократия, а Вы пропагандируете олигархию. Мол каждый у кого есть деньги может издавать любое паскудство.
Ярлыки отбросим. А государственная монополия на информацию приводит к тому, что этой информации перестают верить и начинают слушать "голоса". Вот что по этому поводу написано в "Либерастии": "К 80-м годам многие программы нашего ТВ, особенно общественно-политические, почти перестали выполнять свои естественные функции, превратившись в унылый идеологический лекторий. Соответственно увеличивалось число тех, кто готов был на специальные усилия ради лучшей информации: "есть обычай на Руси - ночью слушать Би-Би-Си". И это противоречие не сводится к политическому: "советский" - "антисоветский". Подавляющее большинство слушателей "вражьих голосов" вовсе не было антисоветски настроено. Просто "Голос Америки" и "Би-Си-Си" оказались тогда настолько же профессиональнее программы "Время" (с точки зрения функции № 1), насколько телевизор "Грюндиг" работал лучше, чем "Садко". Новости "Свободы" не были на 3/4 заполнены протокольными отчетами о поездках президента Рейгана по разным штатам США, и если Сева Новгородцев вел на "Би-Би-Си" политически тенденциозную программу о рок-музыке, то она содержала еще и колоссальный объем информации о предмете с комментариями компетентного специалиста. А "наш ответ Севе" тенденциозностью исчерпывался."
И в книгах на общественно-политические темы ситуация такая же. Ан. И. Микоян: "А ведь есть люди — я много встречал таких среди моих редакторов в Политиздате и в некоторых журналах, — которые, возражая против приведения в книге политически неприятных фактов, скажем, фактов о наших неудачах, попыток вскрыть их причины, обвиняют авторов как раз в субъективизме, что неправильно и несправедливо. Объективный подход к историческим фактам требует не замалчивать те факты, которые кажутся "невыгодными", не преувеличивать "выгодные" факты, тем более не искажать их... К сожалению, упомянутые вредные явления в советской исторической науке часто повторяются в той или иной степени, иногда просто до тошноты. У образованных и знающих людей такие явления вызывают возмущение. Читатель проникается недоверием к трудам с такого рода фальсификацией. Это — один из источников скепсиса и недоверия к официальным учебным изданиям по истории партии, подслащенным, лакированным, и к мемуарам в этом духе, которые вызывают у нашей молодежи законную неудовлетворенность. Наш агитпроп тщательно оберегает население от буржуазной политической литературы, боясь ее воздействия на умы людей. А ведь мы, помню, в молодости читали буржуазную литературу, антимарксистскую наряду с марксистской. И, сопоставляя прочитанное, мы лишь укреплялись в нашей вере в марксизм, в его правильном понимании. В 20-е гг. вплоть до 30-х гг., мы в губкомах получали и читали такой враждебный и "опасный" документ, как "Социалистический вестник", издававшийся в Берлине меньшевиками под руководством опытного меньшевика, врага Советской власти Мартова. Мы читали и белогвардейскую литературу, получая ее через ЦК. И это, я по себе чувствую, не поколебало веру и преданность нашему делу. Ведь часто бывает даже полезно посмотреть на наши дела чужими глазами."
>>А насчёт повестки - не согласен: Н. Хомский издаёт свои книги в США. > >Чомский не врет как солж.
Возможно. Но он пишет вещи очень неприятные для властей.
>> Что же касается "Архипелага ГУЛАГ", то, скорее всего, он никогда не был бы написан (или так активно прочитан), если бы были рассекречены данные о репрессиях. Кстати, его влияние не следует преувеличивать: 1937 год в народной памяти так и остался 1937 годом, несмотря на попытки Солженицына посягнуть на его исключительность. > >Видите ли, влияние Солжа трудно преувеличить потому что оно как раз и состоит в преувеличении масштабов репрессий в 100 раз! До сих пор враги народа пользуются солжовыми высосанными из пальца цифрами потому что документальные 600 000 их не устраивают. Как не устраивали в свое время клеветника Хрущева, который вместо того чтобы раскрыть документальные данные по репрессиям вытащил солжа в писатели.
"Архипелаг ГУЛАГ" был написан после смещения Хрущёва. А в писатели Солженицына выдвинул не Хрущёв, а "Один день Ивана Денисовича", который пробил в печать Твардовский. Да и Маршак написал хвалебную статью про "Один день..." - а Маршак и Твардовский абы что хвалить не будут.
>>>То есть как это "не важно кто сочинял"? Вон немцы сочинили листовку "бей жида-большевика. Морда просит кирпича" и эта листовка тоже получала распространение. Вам не важно кто сочинил и распространял? Ваши "сиськи-масиськи" это то же самое, Вы запаха не чувствуете только потому что это ваше. >> >>Анекдоты и листовки распространяются по-разному. Листовки "толкает" власть, а анекдоты > >толкает власть. Или "голоса" не являются органами психологической войны ЦРУ, то есть именно власти, обявившей России войну на уничтожение, а просто коммерческие развлекательные каналы?
Так в том-то и дело, что анекдоты (в прямом смысле) искусственно толкнуть невозможно. Это не может ни КГБ, ни ЦРУ, ни кто-либо ещё. Потому что никто не способен заставить смеяться над тем, что не смешно.
>> распространяются из уст в уста вопреки власти. И распространяются только в том случае, если они смешны (кто же будет рассказывать несмешной анекдот?). > >Враги. Ваш брат прежде всего. Анекдоты смешны тогда когда общество требует смеяться, когда за отказом смеяться последуют обвинения от тупости и отсутствия чувства юмора до "стукачества" и исключение из компании:
"Общество" не может потребовать смеяться. И уж тем более не может потребовать распространять несмешной анекдот дальше.
>"Помню, в 1974 г. я был в колхозе, и один из аспирантов нашего института, талантливый А.Каплан, сидя на койке, толкал какую-то очень концептуальную антисоветскую речь, в которой эта пресловутая некогерентность была представлена в самом чистом виде. Я сказал: "Слушай, это самая примитивная антисоветчина. Но почему она доведена до такого уровня идиотизма? Ведь каждое утверждение не согласуется с предыдущим". Каплан вспыхнул: "Вот это по-расейски! Иди , доноси на меня". " > http://situation-rus.narod.ru/books/sc_b/sc_b99.htm#par2206
Это реакция на слово "антисоветчина". А возникла она именно потому, что его слишком часто использовали для затыкания ртов и преследования.
>> Политические же анекдоты смешны лишь тогда, когда связаны с действительностью. > >Глупости. Политический анекдот не только не обязан быть связан с реальностью, но и смешным быть. Что смешного в анекдоте про крысу в молоке:
>"Дело было весной 1985 г., когда ничто еще не предвещало крутого поворота 1988 г. Я был заместителем директора одного из институтов АН СССР. Сидели мы в дирекции, и мой коллега, тоже замдиректора, долгое время до этого работавший в ЦК КПСС, рассказал такую историю, которая якобы произошла на днях. В детском саду на кухне утонула в кастрюле молока крыса . Повариха ее вытащила и выбросила, а молоко пожалела, разлила по стаканам и дала детям. А крыса-то до этого отравилась крысиным ядом. И вот, 22 ребенка умерли, выпив этого молока. Мы все, услышав такое печальное известие, помолчали, пробормотав что то вроде "вот так все у нас.". Мол, "у-у, проклятая система". >Примечательно, что никто не усомнился в этом сообщении, хотя директор был биологом по образованию, а я - биохимик-экспериментатор с большим опытом. Мы не усомнились, хотя нам-то должно было быть очевидно, что вся эта история - выдумка. Сейчас я ее вспоминаю, и меня бросает в жар. Как стыдно! Столько учился, сам работал с похожими вещами - что же вдруг так заблокировало твои знания и твой опыт? Почему тебя вдруг превратила в идиота эта примитивная "утка"? "
Это не анекдот. Это рассказывали как якобы правдивую историю, а не с целью насмешить. SITR (26.06.2003 16:13:04)
От
Рустем
К
Дата
26.06.2003 17:51:25
Если бы не было таких "брежневцев" и круговой поруки...
то возможно, строй удалось бы спасти. Понять, почему они так защищали своих "сукиных сынов", таких вот Соялников , как в статье ниже, ныне представляется почти невозможным. Это и погубило социализм, равно как нежелание творить новую теорию. А манипуляция была вторичной.
ПОРТФЕЛЬ "ЛГ" №26 (5929) 25 июня- 1 июля 2003 г.
ЕСТЬ МНЕНИЕ ЦК...
Давние читатели “Литературной газеты”, по крайней мере некоторые из них, возможно, помнят статьи, публиковавшиеся в “ЛГ” в конце 1970-х – начале 1980-х за двумя подписями – Самойла Вологжанина и моей. Эти публикации были достаточно острыми, поскольку основывались на материалах проверок разнообразных скандальных, конфликтных ситуаций, которые Самойл Алексеевич проводил в качестве ответственного контролера Комитета партийного контроля при ЦК КПСС. Вообще, на счету Вологжанина ряд, пожалуй, самых громких дел, в свое время потрясших общественное мнение страны. Немало и таких, которые до сих пор остаются в архиве неизвестными читателю. Об одном из подобных дел, известном лишь наполовину, – деле Солянике – идет речь в публикуемом отрывке из книги Стефана Могилата “По долгу совести”. С. Могилат – многолетний сотрудник и близкий друг С. Вологжанина, бывший помощник члена Политбюро ЦК КПСС, председателя Комитета партийного контроля при ЦК КПСС А. Пельше. Рукопись книги, повествующей о жизни и судьбе честного и мужественного человека – Самойла Алексеевича Вологжанина (сам он, к сожалению, скончался около года назад), сейчас готовится к печати.
Олег МОРОЗ
Стефан МОГИЛАТ
Начало застоя В октябре 1964 года был отстранен от власти Хрущев. Его место занял Брежнев. Во многом они были антиподами, но кое-что их объединяло. Как при Хрущеве, так и при Брежневе полным ходом шла украинизация руководящих кадров. Брежнев был явно неравнодушен к землякам. Именно тогда шутники разделили нашу отечественную историю на три периода: допетровскую, петровскую и днепропетровскую.
Землячество землячеством, но прослеживался и меркантильный интерес. В узкой компании как-то заговорили о том, как при Брежневе подбирались кадры здесь, в Москве. Бывший заместитель управляющего делами ЦК Михаил Иванович Кувшинов, человек осведомленный, сказал с усмешкой: “Подбирались проще простого. Когда Брежневу предлагали ту или иную кандидатуру, он спрашивал: “А что он нам привозит?” И это “что привозит” служило проходным или непроходным баллом для кандидата…”
До абсурда была доведена провозглашенная Брежневым при его приходе к власти стабильность кадров. Перед молодыми, подававшими надежды работниками опустили шлагбаум. По этой причине в государстве постепенно сложилась геронтократия – власть стариков. 75-летний Н. Тихонов возглавил правительство, больной 73-летний аппаратный технолог K. Черненко был избран Генеральным секретарем ЦК КПСС…
Брежнев не устоял перед искушением монопольно обладать властью. Впрочем, как ни один из пяти генеральных секретарей, начиная со Сталина. Ни один не подготавливал заранее для себя достойную смену, ни один, будучи в преклонном возрасте, не уступил добровольно свое место более молодому преемнику.
Много говорили тогда, a теперь много пишут о так называемом моральном облике Брежнева. Скажу и я о том, о чем, может быть, следовало бы умолчать, но уж больно подмывает дополнить уже известное – о необычайной, порой весьма неразборчивой любвеобильности Брежнева. Сергей Осипович Постовалов, зампред КПК, вернувшись с одного из первых заседаний Секретариата ЦК, проводившегося под руководством незадолго перед тем избранного Брежнева, рассказывал:
– Удивил новый Первый... Сказал сегодня: “Ну и работенку вы мне подкинули – некогда и к девкам сбегать!”
Скоро бегать Первому и не пришлось. На очередных любовниц генсека в самом аппарате ЦК пальцем показывали…
При Брежневе вообще снизился уровень нравственных требований. Широкое распространение получило пьянство с его неизбежными вредными спутниками и последствиями. Зимним холодом повеяло на обычную человеческую честность и порядочность. Зато прямо-таки летний сезон открылся для разного рода проныр и любителей поживиться за казенный счет. Среди них нередко оказывались высокопоставленные “рвачи и выжиги”. А в постыдной роли их защитников, как ни странно, выступал подчас сам Брежнев и его подручный Подгорный.
С ними-то, в связи с проверками конкретных дел, и довелось вступить в противостояние рядовому партийному контролеру Самойлу Алексеевичу Вологжанину…
Статья Сахнина В июне 1965 года в “Комсомольской правде” была опубликована статья писателя Аркадия Сахнина “В рейсе и после”. Позже Аркадий Яковлевич расскажет, с чего началась работа над ней:
– Однажды поздно вечером в мой номер одесской гостиницы “Красная” громко постучали. Вошли шестеро дюжих молодцов. “Мы китобои, – заявили они. – Нас больше двух тысяч, и нас истребляют. Куда ни писали – не доходит, наши письма перехватывают”. То, что узнал тогда в доверительной беседе, потрясло меня. Даже не верилось, что могут твориться такие безобразия – и где? – на Объединенной флотилии, которую возглавлял генеральный капитан-директор Герой Социалистического Труда А. Соляник. Об этой флотилии, состоявшей из флагмана “Советская Украина”, судна поменьше “Слава” и тридцати судов-китобойцев, в печати было немало хвалебных публикаций, а тут такое…
Сахнин отправился с китобоями в очередной рейс и убедился: все то, о чем рассказывали ему вечерние гости, правда.
На флотилии царил дикий произвол. Здесь тиранически властвовал один человек – этот самый Соляник. Своевольный, корыстолюбивый руководитель ни во что не ставил ни достоинство, ни здоровье, ни саму жизнь человека.
Флотилия именовалась Антарктической. В соответствующих широтах ей и надлежало промышлять. Но Соляник предпочитал тропики. На месяцы застопоривал он суда именно здесь, где условия для работы людей были просто невыносимыми. Занятые на разделке туш дышали раскаленным воздухом, насыщенным ядовитыми парами. Насквозь промокала и коробилась от пота одежда. Груды китовых внутренностей быстро разлагались под тропическим солнцем. Люди часто теряли сознание, падали в обморок.
Китобои возмущались, требовали улучшения условий. Все бесполезно.
О своем же комфорте Соляник не забывал: повелел ремонтным бригадам соорудить для него на аварийном мостике персональный бассейн. В нем и плескался вместе с молодой, годившейся ему в дочери женой на виду у изнывавших от жары китобоев.
За время плавания случалось немало трагедий. Многих заболевших, утративших работоспособность моряков на попутных судах отправляли домой. А тела погибших замораживали и по завершении промыслового рейса доставляли в Одесский порт. Пока торжественно гремели оркестры, из трюмов с холодильниками выносили гробы...
Перед тем как сойти на берег, Сахнин встретился с Соляником. Тот, конечно, был осведомлен о том, чем занимался писатель во время рейса, что его интересовало, с кем подолгу беседовал. Предваряя разговор, капитан-директор положил перед Сахниным немалых размеров фотоальбом. В нем множество фотографий, на которых Соляник запечатлен в обществе сильных мира сего – руководящих деятелей Киева и Москвы. Расчет прозрачный: гляди, литератор, с кем имеешь дело...
С подготовленной статьей Сахнин пошел в редакцию “Известий”, но там отказались ее печатать. Главный редактор “Комсомольской правды” поэт Юрий Воронов оказался смелее…
Кстати, много лет спустя Воронов сменит Александра Чаковского на посту главного редактора “Литературной газеты”. Но пока что до этого еще очень-очень далеко.
Подгорный и Суслов гневаются В истории Соляника статья Сахнина была лишь вершиной айсберга. То, что под водой, осталось людям неизвестным. Между тем закулисная часть этой истории, пожалуй, не менее драматична, чем то, что описано в самой статье.
Публикация статьи произвела эффект разорвавшейся бомбы. Потоком хлынули письма в газету, в ЦК комсомола, в ЦК КПСС. Статья с одобрением была воспринята в аппарате ЦК, но… Тут же поползли слухи, что в руководстве к публикации отнеслись резко отрицательно. В числе главных недовольных называли второго секретаря ЦК Подгорного.
Партийной комиссии было поручено проверить факты, о которых писал Сахнин. Основную часть этой задачи возложили на Вологжанина. Самойл Алексеевич выехал в Одессу. То, что статья написана правдиво, говорили ему едва ли не все, кто встречался с контролером. Вскрывалось немало других фактов, уличавших Соляника в неблаговидных поступках, а то и просто в преступлениях. Он систематически обирал государственную казну, присваивал часть средств, котоpые предназначались для закупки продовольствия у зарубежных фирм. Конкурировавшие между собой торговые агенты, чтобы получить заказ от Соляника, “отстегивали” ему до 7 процентов от суммы заказа. “Навар” получал он и от того, что по сговору с поставщиками приобретались залежалые, низкокачественные продукты по низкой цене, а в отчетных документах указывались достаточно высокие цены. Открыто, не таясь, Соляник брал ящиками виски и многое другое лично для себя, а стоимость этого тут же переносил на продукты, приобретаемые для экипажей судов.
Как сказали бы сейчас, “крыша” у него действительно была самая надежная. Об этом он особо заботился. В промежутках между плаваниями он появлялся в самых высоких кабинетах Одессы, Киева, Москвы с дорогими подарками. Поговаривали, что только А. Косыгин выставил Соляника за дверь, наказав не подпускать его к себе впредь и на пушечный выстрел.
Надо ли говорить, что о подарках самому себе и своим близким Соляник тоже не забывал. Так, при заходе в Гибралтар он заказал жене новые наряды. Но как получить их? Обратный путь через этот пролив не планировался. Тогда Соляник направил туда китобазу и несколько судов-китобойцев вокруг Африки. На это были затрачены огромные государственные средства. Надолго затянулся и рейс всей флотилии.
Или другой пример. Женится сын Соляника, и отец устраивает молодоженам месячное путешествие по Атлантическому океану. Опять же не за свой, а за казенный счет. Свадебное путешествие прошло под маркой научных исследований.
Как относился Соляник к объекту своего промысла – китам (тогда их промысел еще не был запрещен), рассказывал доктор биологических наук Ю. Марти:
– Соляник вел себя как безжалостный хищник. Он уничтожал в Антарктике все живое, включая китов-сосунков, охота на которых категорически запрещена Международной конвенцией. Планы он перевыполнял за счет систематических нарушений этой конвенции.
Рассказ профессора дополнил рядовой гарпунщик:
– В районе экватора мы били и взрослых китов кашалотов, и молодь – сосунков. Когда мать поднимали на китобот, плач ее малыша невозможно было слышать. Били и его. Он без матери все равно был обречен на гибель...
Проверка, которую вел Вологжанин, шла крайне тяжело. Вот как он сам об этом рассказывал:
– Начиная с уровня рядовых тружеников до работников районного звена, секретарей райкома партии никаких осложнений не было. Здесь открытость, прямота, здравое ощущение реальности. На более высоком уровне – утрата всего этого, нежелание посмотреть правде в глаза. Параллельно с нашей проверкой работала комиссия обкома партии. Установку ей дал находившийся тогда в Одессе председатель Президиума Верховного Совета Украины Д. Коротченко: “Статья лживая. В обиду мы Соляника не дадим. Из этого и исходите”. Первый секретарь Одесского обкома партии М. Синица был такого же мнения. Мнение райкома – прямо противоположное: статья правдивая, Соляник заслуживает самого строго наказания.
В решении бюро обкома партии, посланном в ЦК КПСС, говорилось: “Целый ряд фактов в указанной статье изложен необъективно, а в отдельных случаях рассчитан на сентиментальную слезливость обывателя. Героический труд коллектива коммунистического труда освещен как рабский труд подневольных людей, товарищ Соляник заслуживает суровой критики, но делать это такой ценой, как сделала газета, не нужно и вредно. Это привело к дезинформации общественного мнения как у нас в стране, так и за рубежом. А также нанесло серьезный моральный ущерб коллективу флотилии”.
Вслед за бюро Одесского обкома партии статью Сахнина обсудила коллегия Госкомитета рыбного хозяйства. Заседание вел министр Ишков. Членов коллегии ознакомили с решением Одесского обкома, что и предопределило весь ход обсуждения. С особой яростью топтал газету Рытов, заместитель Ишкова. Опровергались даже те факты, которое признал обком. Докладная записка коллегии, мало чем отличавшаяся от решения обкома, была послана в ЦК КПСС.
Гамлетовские муки Сердюка По возвращении из Одессы Вологжанин доложил первому зампреду КПК З. Сердюку о результатах проверки, сказал, что обоснованность статьи не вызывает никаких сомнений. Ее дополняют десятки других фактов, свидетельствующих о том, что Соляник должен понести за это строгое наказание.
Сердюк выслушал контролера скорее озабоченно, чем с удовлетворением. Попросил его подготовить справку и проект информации в ЦК. Реакция на эти бумаги была неожиданной. Сердюк сказал Вологжанину:
– Информация в таком виде не пойдет... Должен вам сказать, что товарищ Подгорный, секретарь ЦК, выразил недовольство вашей работой. Заявил, что вы неправильно вели себя на собрании партийно-хозяйственного актива китобоев в Одессе, пытались руководить им, а главное – превысили свои полномочия на заседании бюро обкома партии: поучали, навязывали свою точку зрения, утверждали, что статья правильная, тогда как обком считает, что она исказила истину и нанесла вред. Такого же мнения придерживается и товарищ Суслов, секретарь ЦК по идеологическим вопросам.
Сердюк помолчал, потом извлек из ящика стола ранее переданные ему контролером справку и проект информации, возвратил их и сказал:
– Придется переделать...
Для Вологжанина это был удар, что называется, под ложечку. Он полагал, что острота противостояния его самого с Соляником и его местными защитниками позади, что в Партийной комиссии его правильно поймут и что в ЦК будет направлен документ, исходящий из точно установленных фактов, а не отвечающий чьим-то пристрастиям и настроениям. Он ошибся. Противостояние продолжалось. Теперь между ним, рядовым партийным контролером, и руководителями самого высокого ранга.
Вологжанин твердо заявил Сердюку, что от выводов своих он не отступит, что Подгорного и Суслова, видимо, ввели в заблуждение, а то, как он в действительности вел себя на собрании актива и на заседании бюро обкома партии, легко проверить – есть протокольные и стенографические протокольные записи.
Сердюк пообещал Вологжанину проверить достоверность претензий к нему. Так и поступил – ознакомился с соответствующими материалами и без труда убедился, что выдвигавшиеся против контролера обвинения построены на песке.
Однако “накат” на Вологжанина продолжался. Сердюку позвонил Синица, жаловался на контролера, говорил, что тот “действовал в обход обкома партии”, а на бюро “выступал от имени Партийной комиссии”. Почти одновременно поступило письмо первого секретаря ЦК Компартии Украины П. Шелеста, обвинявшего Вологжанина в “превышении полномочий”, в использовании “сомнительных методов проверки”.
Сердюк продолжал настаивать на том, чтобы тот изменил содержание своей записки: “Вы же понимаете, что это указание Центрального Комитета!”
Вологжанин не понимал. Он хотел понять другое: почему вокруг Соляника создается глухая защита, почему в этом участвуют руководящие партийные деятели и почему, наконец, давление вышестоящих по служебной лестнице на нижестоящих принимает такие оголтелые формы? Начальство может обращаться с просьбами, ходатайствами, приводить доводы, которые могли быть учтены при проверке, но побуждать, заставлять по-иному мыслить и оценивать неопровержимые факты – это совершенно недопустимо. Неужели главный идеолог партии этого не знает? Соляник попирал законы, теперь, получается, попирают их опекуны? Стало быть, наряду с Соляником отвечать должны и они!
Будучи в ту пору помощником Сердюка, я знал о завершении проверки в Одессе. Знакомился с запиской Вологжанина. Мне казалось, что и десятой доли того, что написано было в ней, достаточно, чтобы поставить вопрос о партийности Соляника, не говоря уже о невозможности оставления его на капитанском мостике флотилии. Но о том, что происходило в последующие дни, под какой пресс попал Вологжанин, я узнал позже от него самого.
– Третью ночь не сплю, – сказал он мне доверительно. – Меня секут, а я не знаю за что. Сердюк, ссылаясь на Подгорного и Суслова, требует переделать справку и информацию в ЦК, представить Соляника этаким заблудшим агнцем. Я на грани срыва...
Решили идти к Сердюку вдвоем. Встретил он нас настороженно. Вместо обычного приветствия он метнул в меня понимающий взгляд, сказал: “И ты?!” В голове моей мелькнуло: “Брут!” Но это было только минутное наваждение. Разговор состоялся нормальный. Зиновий Тимофеевич и сам, похоже, был измотан, на пределе. Он ведь был совестливым человеком. Таким я его знал.
Мы приводили свои доводы, он – не свои, а те, что ему навязывали:
– По этому поводу есть мнение ЦК...
– Простите, Зиновий Тимофеевич, – говорю, – это мнение не ЦК, а личное мнение двух членов ЦК, избранных секретарями. Вы тоже член ЦК и вправе высказать свое мнение. Как же можно переиначивать итоги проверки, замалчивать или завуалировать неоспоримые факты? Как можно выгораживать этого негодяя? Нам поручено дать объективную оценку статьи…
– Вы понимаете, чем это нам грозит? Вы думаете о последствиях? – спрашивает нас Сердюк.
– Думали и понимаем, – отвечаем чуть ли не хором. – Но мы не можем идти на сознательный обман.
И Вологжанин, и я говорили слова, которые я не раз слышал от самого Сердюка. Он всегда был против таких, как Соляник. Но теперь Сердюк сам оказался в сложнейшей ситуации, как бы между молотом и наковальней.
На следующий день состоялось заседание Партийной комиссии по делу Соляника. Член комиссии, бывший председатель Одесского облисполкома К. Караваев, человек прямой, принципиальный, заявил:
– Почему у нас столько времени идет какая-то странная возня вокруг этого дела? Представленные материалы, приведенные в них факты достаточно убедительны, и надо определиться с текстом нашей информации в ЦК.
Но и на этот раз единодушия достичь не удалось. А еще через день мы с Вологжаниным вновь пошли к Сердюку. Снова говорим, что информацию надо посылать в том виде, в каком она подготовлена. Сердюк приветливее, лучше выглядит. На столе перед ним лежит информация в ЦК. О ее переделке уже нет речи. Сердюк говорит о другом:
– Меня буквально убивает позиция Подгорного и Суслова. Ничего не могу понять... Секретари ЦК, руководители партии... Неужели не хотят понять простой истины?.. А Шелест? Он же знает всю историю этого дела, его подноготную... Как жить дальше, если такое возможно?..
Рука Сердюка тянется к ручке. В душе его произошел окончательный перелом. Спрашивает:
– Все тут, как было? Ничего не меняли?
– Нет, Зиновий Тимофеевич, – отвечает Вологжанин, – все, как было. Все до запятой выверено.
– Хорошо, – решительно говорит, – подписываю: я или Соляник!
Подписывает и тут же откидывается на спинку стула. Зиновию Тимофеевичу стало плохо. Мы подбежали к нему, чуть ли не на руках внесли в комнату отдыха, дали валидол. Хотели вызвать врача, но Сердюк махнул рукой: не надо. Я глядел на лежавшего на диванчике Зиновия Тимофеевича. Он годился мне в отцы, отчасти таким он и был для меня. “А если умрет? – думал я. – Мы же с Вологжаниным и будем в ответе. Только мы. Мучили мы его, мучил он сам себя...”
Когда больному нашему стало лучше и он вернулся к столу, то первое, о чем попросил, – немедленно отправить информацию в ЦК. Вологжанин ушел с нею, я задержался.
– Дорогой Зиновий Тимофеевич, – сказал ему, – не переживайте так. Вы не могли поступить иначе. Если придется уйти отсюда, уйдем с достоинством.
Не знаю, зачем пристегнул к шефу себя, но в те минуты так не хотелось видеть свою судьбу в отрыве от его судьбы, хотя прекрасно понимал несоизмеримость его и моего риска, его и моей ответственности. Решительная подпись Сердюка на документе очень дорого обошлась ему...
Брежнев произносит приговор Потекли дни тревожного ожидания. В середине октября 1965 года вопрос о Солянике был вынесен на заседание Секретариата ЦК КПСС. О том, как проходило оно, чем закончилось и какие имело последствия, много позже рассказал на страницах газеты “Известия” участник этого заседания писатель Сахнин:
“Началось заседание при закрытых дверях. Приглашенные ждали в приемной более часа, разбившись на группы. В одном углу – Ишков, Синица, Соляник, Денисенко. В другом – Воронов, ответственный секретарь “Комсомольской правды” Костенко. Отделившись от остальных, сидели Вологжанин и секретарь Жовтневого райкома партии Одессы Назаренко.
Наконец нас пригласили в зал. За длинным широким столом – секретари ЦК Н. Подгорный, М. Суслов, А. Шелепин, П. Демичев, Ю. Андропов, В. Пономаренко, Ф. Кулаков, Д. Устинов и А. Рудаков. В торце – Л. Брежнев. У стены – ряд кресел для приглашенных.
– Нам думается, что по этому вопросу, – начал Брежнев, – не следует заново разбираться в многочисленных фактах, о которых говорится в документах. Предварительно мы их изучили. Дважды уже советовались по этому вопросу и пришли к единому мнению. Поэтому считаем, что сейчас нам необходимо просто изложить нашу точку зрения на этот вопрос. Мы хотели бы вам сказать, товарищ Соляник, мы не хотим перечеркивать то, что сделано вами в прошлом. Сделано много... В интересах общего дела, в интересах подъема престижа нашего флота мы всегда поддерживали вас как руководителя. Будем и впредь поддерживать.
Екнуло сердце: “Будем и впредь поддерживать”.
В длинной своей речи Брежнев говорил, как бы извиняясь перед Соляником, всемерно смягчая его вину. Странное впечатление производило это выступление. Взглянет на Подгорного – говорит о заслугах Соляника, переведет взгляд на Шелепина – и начинает перечислять преступления Соляника, впрочем называя их ошибками (Шелепин в этом вопросе и ряде других поддерживал КПК – ПК).
– Вам созданы все условия, – продолжал Брежнев, – для того чтобы вы могли успешно руководить коллективом, чтобы пользоваться авторитетом. Мы окружили вас почетом, присвоили вам звание Героя Социалистического Труда.
Говорил это Брежнев словно не Солянику, а Подгорному, глядя на него, хотя тот не поднимал головы.
– Но вместе с тем у настоящего руководителя, – продолжал Брежнев, – должна быть учтивость, простота в обращении с людьми. У вас не все это правильно и ровно сочеталось... Мы не склонны приписывать все недостатки лично товарищу Солянику...
Слушать это было трудно. О какой учтивости речь? Брежнев хорошо знал, какие преступления совершил Соляник.
В таком вот духе были выдержаны вся длинная речь Брежнева, его реплики по ходу выступлений Соляника, Синицы, Ишкова. Не преминул Брежнев заметить особо:
– То, что кое о чем против Соляника говорится с подсвистом, об этом сейчас говорить не надо. Мы еще найдем возможность разобраться в этом отдельно...
Туманно сказано было, но достаточно ясно, с реализованной вскоре угрозой: “Писать, знаете ли, можно, но давайте без подсвиста”. Преступления будем называть оплошностями, грубость и хамство – неучтивостью.
Не под влиянием маятниковой речи Брежнева, а скорее под давлением неоспоримых фактов, возмущенной общественности Секретариат ЦК принял решение о строгом наказании Соляника в партийном порядке (партбилет остался при нем!) и освобождении его от должности начальника флотилии.
– Что же касается дальнейшей работы Соляника, – сказал Брежнев, – то об этом пусть областной комитет подумает. Конечно, Соляник не должен быть без работы ни одного дня.
Подумали тотчас. Чуть ли не трогательною заботу проявили. Хорошей работой обеспечили”.
Эта статья была опубликована спустя много лет после заседания Секретариата по делу Соляника. А тогда, непосредственно после окончания заседания, Сахнин, Воронов и Вологжанин выходили из ЦК с чувством замешательства и тревоги. Многое приоткрылось перед ними, но они еще не знали, что, сказав правду о Солянике, они и некоторые другие работники окажутся в зоне многолетней опалы.
Из “Комсомолки” удалили Воронова, на много лет отправили “в ссылку” в ГДР. Поплатились своими выборными постами секретари Жовтневого райкома партии Одессы З. Назаренко и А. Фомин. Сгущались тучи над головой Вологжанина, но мужественного контролера взял под защиту председатель восстановленного в своих правах Комитета партийного контроля Арвид Янович Пельше, пришедший на смену Н. Швернику.
На пенсию был отправлен Зиновий Тимофеевич Сердюк. Неприятную лично для себя, эту процедуру Брежнев возложил на Подгорного. Тот по надуманным мотивам предложил Сердюку написать заявление об освобождении его от работы в связи с уходом на пенсию. Подгорный, в частности, упрекнул Сердюка в особой близости к Хрущеву и избиении кадров. Сердюк отвел эти упреки как совершенно необоснованные и отказался писать заявление. “Если я не устраиваю руководство ЦК в той должности, которую занимаю, – сказал он, – то прошу предоставить мне работу с меньшим объемом, желательно на Украине”. Подгорный, кстати заметить, сверстник Сердюка, отрезал: “Нет, о работе и не думай!”
– Не простили мне Соляника, дорогой мой помощник, – сказал, прощаясь, Зиновий Тимофеевич. – Не простили! Не из тех они, чтобы прощать сделанное против их воли. Если вам и дальше придется работать здесь, узнаете еще больше о непорядочности отдельных нынешних руководителей. Брежнев – это коварный человек...
Исполненную умиления заботу о Солянике, махровом дельце и казнокраде, проявили, а партийного деятеля, члена Военного совета армии, защищавшей Сталинград и воевавшей на Курской дуге, члена ЦК, ничем себя не запятнавшего, выставили за дверь.
С ним разделались так же, как Соляник разделывался с неугодными ему тружениками моря.
Сердюка вынудили написать заявление об освобождении от работы. От политической и организаторской деятельности отлучили человека, творческие возможности которого не были раскрыты до конца. Потом, в течение последующих шестнадцати лет, до самой своей кончины, Сердюк сохранял завидную, но невостребованную работоспособность. Изолированный от живого дела, оставленный прежними друзьями, он больше предавался раздумьям о превратностях судьбы.
Обид ни на Вологжанина, ни на меня не таил. Наши отношения оставались открытыми, теплыми.
>то возможно, строй удалось бы спасти. >Понять, почему они так защищали своих "сукиных сынов", таких вот Соялников , как в статье ниже, ныне представляется почти невозможным. Это и погубило социализм, равно как нежелание творить новую теорию. А манипуляция была вторичной.
Статья очень интересная. И вполне возможно, что и Ваш вывод верен.