В конце 1980-х годов научная сфера, как и другие профессиональные сегменты советского общества, испытала на себе влияние либерализации экономической среды. Предпринимательский бум 1987—1990 годов положил начало процессу «внутренней утечки умов» — миграции ученых из науки в другие области. Наука стала «поставщиком кадров» для нового предпринимательского класса. Согласно социологическим исследованиям, выходцы из научной среды составляли значительную часть предпринимателей первой и второй «волны»1. Возможно, поэтому уровень образования российских предпринимателей и доля имеющих ученые степени длительное время оставались самыми высокими в мире. Так называемые «физики» — бывшие сотрудники научно-исследовательских институтов технического профиля — стали одним из важных социальных источников формирования современной бизнес-элиты2. Однако в конце 1980-х наука не только поставляла будущих бизнесменов в другие сферы, но и сама становилась «полигоном» для испытания новых предпринимательских стратегий. Либерализация экономической среды привела к возникновению разнообразных предпринимательских структур, которые существенно изменили организационный ландшафт советской науки. Эти предпринимательские образования могли быть постоянными или временными, привязанными к научным подразделениям или не имеющими к ним никакого отношения, могли создаваться с ведома или без ведома администрации, быть основным или дополнительным местом работы для своих сотрудников. В данной статье мы рассмотрим различные виды предпринимательства, сложившиеся в научной сфере к 1990 году. При этом мы остановимся более подробно на ситуации в отраслевых институтах3, поскольку само понятие научного предпринимательства как способа взаимодействия науки и производства относится в первую очередь к отраслевой науке, обслуживающей наукоемкие производства и сферу высоких технологий. Мы также попытаемся рассмотреть и более общие вопросы о том, было ли предпринимательство в науке периода перестройки научным в строгом смысле этого слова, явилось ли оно вынужденной адаптивной реакцией ученых на происходящие экономические изменения или новым эффективным способом реализации научного потенциала? Работа основывается на материалах исследования, посвященного трансформации научной сферы Санкт-Петербурга за годы реформ4. Преимущественное внимание в исследовании уделялось изменениям, произошедшим в научных организациях, представляющих различные секторы науки — академический, отраслевой, сектор высшего образования5. Основным источником эмпирических данных для этой статьи послужили интервью с научными сотрудниками организаций, руководителями научных подразделений и самостоятельных предпринимательских структур, представителями администрации. Несмотря на то что эти интервью не содержали прямых вопросов о ситуации 1990 года, представленная в них ретроспектива изменений, происходивших в научных организациях за годы реформ, описание личных профессиональных траекторий и экспертные оценки ситуации в других институтах дают достаточно оснований, чтобы воспроизвести картину, характерную для этого года. Анализируя ситуацию в научных организациях того периода, я также опиралась на собственный опыт работы в государственном вузе, где в 1990 году окончила аспирантуру и защитила диссертацию, и на воспоминания моих коллег, с которыми я беседовала во время работы над статьей. ПСЕВДОНАУЧНОЕ ПРЕДПРИНИМАТЕЛЬСТВО: КОМСОМОЛЬСКИЕ КООПЕРАТИВЫ Прежде чем обсуждать возникновение феномена предпринимательства в научной сфере, необходимо пояснить, что мы имеем в виду, говоря о предпринимательской активности в науке, какие структуры относим к научному предпринимательству. Проблема в том, что термин «научно-техническое предпринимательство» применительно к периоду перестройки неизбежно ассоциируется с расцветом так называемой «комсомольской экономики», которая фактически дала начало процессу первичного накопления капитала и формированию современной бизнес-элиты России из рядов номенклатуры и прежде всего из структур, связанных с ВЛКСМ. Термин «комсомольская экономика» появился в 1987 году для обозначения предприятий и фирм, создаваемых в это время под эгидой комсомольских организаций и оказавшихся (как стало очевидно впоследствии) важнейшим компонентом нарождающегося российского бизнеса6. Именно в 1990 году были предприняты меры, ограничивающие предпринимательскую активность комсомольских лидеров. Были отменены налоговые льготы и привилегии для «комсомольской экономики», что приостановило безудержное обогащение бизнесменов из номенклатуры. При создании «комсомольской экономики» активно эксплуатировались такие лозунги, как «повышение качества научно-технических и конструкторских разработок», «насыщение рынка товарами», «улучшение связи производства с “большой наукой”» и т.п.7 Центры научно-технического творчества молодежи (ЦНТТМ), создававшиеся при комитетах комсомола, по замыслу партийной номенклатуры, должны были стать экспериментальными и внедренческими организациями — посредниками между наукой, производством и потребителями. Именно поэтому они наделялись беспрецедентными для того времени правами в осуществлении хозяйственной деятельности, им предоставлялись широкие возможности в проведении валютных операций, самостоятельном определении цен на товары и услуги, в получении кредитов, создании совместных предприятий и т.д. При этом они освобождались от уплаты таможенных платежей, подоходного налога и налога на прибыль. В реальности центры НТТМ, так же как и создававшиеся при них фиктивные творческие коллективы (они создавались из родственников и знакомых руководителей НТТМ для «перекачки» денег за якобы выполненные работы), не имели ничего общего с «научно-техническим развитием» и использовались молодыми предпринимателями «от номенклатуры» для обналичивания денег и проведения коммерческих операций. Можно считать, что комсомольская экономика практически не затрагивала научную сферу. Она развивалась по своей собственной логике, которую можно назвать логикой безудержного обогащения, и не имела ничего общего с научным предпринимательством. Несмотря на то что некоторые интервьируемые упоминали о случаях выполнения заказов через ЦНТТМ, они не относили себя к орбите этих организаций: Да, проводили пару заказов через НТТМ, но в основном через кооперативы. У этих ребят была своя тусовка (руководитель сектора отраслевого института). Платили нормально, но обогатиться было нельзя. Вот комсомольские команды — они хорошо зарабатывали, они крутили большие деньги. Вот они делали все. Теоретически они как бы относились к научной сфере и позиционировали себя как исследование, внедрение чего-нибудь. Фактически они торговали, обналичивали и чем только не занимались. Один раз мы делали через них какую-то работу (директор исследовательского центра, 2007 г.). Научное предпринимательство, как и любой другой вид предпринимательской деятельности, имеет конечной целью получение прибыли. Однако, в отличие от псевдонаучных комсомольских кооперативов, оно предполагает использование в качестве основного ресурса предпринимательской деятельности научного потенциала, профессиональных знаний и навыков. В данном исследовании мы рассматриваем именно научные предпринимательские структуры, которые в своем стремлении к получению прибыли сохранили (или хотя бы стремились сохранить) научный профиль. Наш исследовательский интерес к этим структурам связан не только и не столько с их участием в формировании нового класса бизнесменов, но с той ролью, которую они сыграли в процессе трансформации научных организаций и советской модели науки в целом. ЯВНОЕ И СКРЫТОЕ ПРЕДПРИНИМАТЕЛЬСТВО В НАУЧНОЙ СФЕРЕ Среди работников научной сферы, которые в конце 1980-х годов пытались найти рыночное применение своим знаниям, можно выделить явных и скрытых предпринимателей. К первым мы относим тех, кто «ушел в бизнес» полностью, то есть уволился из научной организации, чтобы создать свою фирму. Оценить истинные масштабы явного научного предпринимательства в те годы довольно сложно. Статистические данные ничего не говорят о том, что на самом деле скрывалось за вывесками научно-технических кооперативов. Часто фирмы, заявленные как научно-технические, занимались торгово-закупочной деятельностью или оказанием услуг, не имевших ничего общего с наукой и научным обслуживанием. В интервью, собранных в ходе нашего исследования, довольно часто упоминалось о подобных фирмах: Даже если они зарегистрированы как научная организация, но через годдва функционирования они становятся торгово-закупочной (директор малого предприятия). Однако в тот период существовали и вполне успешные научные фирмы. Среди них можно назвать СНИЦ — Социологический научно-исследовательский центр, первая независимая исследовательская организация, которая была создана в Ленинграде в 1988 году и продолжает функционировать по сей день8. Один из информантов также рассказывал о том, как успешная научно-техническая фирма (к сожалению, он не помнил ее названия) даже оказывала поддержку в проведении конференции по социологии науки и техники: Когда мы проводили международную науковедческую конференцию, одна малая фирма даже выступала у нас спонсором. Бывшие физтеховцы, они к тому времени уже хорошо стояли на ногах, офис у них был на Васильевском. Денег они, правда, мало дали, но зато выделили черную «Волгу» на все время работы конференции (профессор, сотрудник академического института). Как известно, массовый уход в предпринимательство начался уже после 1990 года9 — эта закономерность распространяется в равной мере и на сферу научного предпринимательства. В первые годы перестройки в бизнес шли наиболее активные личности, «первопроходцы», не боявшиеся начать все с нуля. Часто это были люди, не очень преуспевшие в своей научной карьере, но при этом обладавшие прекрасными организаторскими способностями, либо те, кто рассчитывал найти прибыльное применение имеющимся у них научно-техническим разработкам, ноу-хау. Были и такие, кто находился в принципиальной конфронтации с существующей системой и не мог реализовать себя в организационных и идеологических рамках советской науки. В любом случае уход в самостоятельное экономическое плавание был делом рискованным, и на полный разрыв отношений с родной научной организацией решались немногие. Гораздо большее распространение в конце 1980-х годов получило явление, которое можно назвать скрытым предпринимательством. Чтобы заниматься предпринимательской деятельностью, не обязательно было увольняться из института. Можно было создать «параллельную» структуру, продолжая оставаться работником в государственной научной организации, чем активно пользовались наиболее предприимчивые научные сотрудники. Выполнение работ через такие структуры в конце 1980-х годов приобрело значительные масштабы и стало важным (если не основным) источником заработка в научной сфере. Наверное, трудно найти среди научных сотрудников того времени тех, кто ни разу не принимал участия в «халтурах» — как часто назывались работы, проводившиеся через кооперативы. В разных институтах формировались различные конфигурации скрытых предпринимательских структур в зависимости от научного профиля института, его принадлежности к тому или иному сектору науки, политики администрации и ряда других факторов. В целом, на тот момент можно говорить о существовании двух основных форм скрытой предпринимательской активности в науке. Первая заключалась в создании «параллельных» научно-технических кооперативов как относительно стабильных самостоятельных предприятий. Эта форма была особенно распространена в отраслевых институтах, где кооперативы часто создавались при отделах и лабораториях: Когда через кооперативы стали работы пропускать, кооперативы как грибы стали вырастать (сотрудница отраслевого НИИ). Находится заказчик, заключается договор между фирмой [кооперативом] и отделом, потом заключается договор между фирмой, отделом и институтом, потому что исполнитель — это отдел. Деньги приходят сначала на эту фирму, а потом они перечисляются в институт за реальное выполнение этого договора, но так, чтобы оплатить только свою электроэнергию, свои затраты и свою зарплату. Соседнему отделу от этого ничего не попадает (руководитель отдела отраслевого НИИ). Другая форма скрытого предпринимательства существовала в виде временных творческих коллективов, которые создавались для выполнения конкретных заказов без образования юридического лица. Эта форма была распространена среди сотрудников социальных или экономических институтов, которые занимались различного рода исследованиями и консультациями на государственных предприятиях (например, изучение пассажиропотоков, перевод предприятий на хозрасчет и т.п.): В 1990 году у нас была «летучая творческая бригада». Создали мы ее, правда, раньше, где-то в начале 1989-го. Была команда человек восемь. Тогда все создавали творческие коллективы, люди переходили из одного в другой. Несколько человек собираются, договариваются, создают коллектив для выполнения именно этого исследования и становятся как бы субподрядчиками у заказчика. Никакого счета не было — выдавали деньги живьем в той организации, которая заказывала работу. Это все очень несложно было сделать (директор исследовательского центра, 2007 г.). Часто кооперативы служили финансовым каналом для поступления средств, а работы выполнялись различными временными творческими коллективами. Случалось и так, что временный творческий коллектив превращался в постоянную исследовательскую команду, которая затем создавала свою экономическую структуру. Именно такова история Центра независимых социологических исследований, который возник как творческий коллектив единомышленников, а в 1990 году оформился в самостоятельную исследовательскую организацию. Существование параллельных предпринимательских структур особо не афишировалось, а в некоторых институтах тщательно скрывалось не только от дирекции, но и от коллег. Доходило до курьезных ситуаций, когда при проведении исследования в экономическом вузе выяснялось, что практически у всех профессоров на кафедре имеются параллельные фирмы, но каждый из них просил интервьюера не афишировать этот факт, поскольку «на кафедре никто об этом не знает». Возможность двойной аффилиации делала создание параллельных структур наиболее выгодной предпринимательской стратегией того периода. Поэтому даже самые успешные «скрытые предприниматели» не помышляли об уходе из институтов, несмотря на то что официальная зарплата была несопоставима с заработками в параллельных структурах. Большое значение для сохранения двойной аффилиации имел и психологический фактор. Трудно было расстаться с привычным представлением о государстве как о чем-то надежном и стабильном, «разорвать пуповину», связывавшую ученых с государством. Даже те, у кого к 1990 году уже сложился хорошо налаженный параллельный бизнес, постоянно испытывали неуверенность, опасения, что «завтра все закроют». Поэтому они оставались работать на полставки, четверть ставки, лишь бы сохранить хотя бы частичную принадлежность к государственной организации, которая давала ощущение надежности и защищенности10. Хотя предпринимательство — скрытое и явное — в той или иной степени охватило все научные секторы, наибольшее значение оно имело для организаций отраслевой науки. В академических институтах и вузах работы, выполнявшиеся через кооперативы, были скорее формой дополнительной занятости. Основная деятельность вузов состояла в осуществлении образовательного процесса, здесь через кооперативы проводили исследовательские и консалтинговые работы, подобные тем, что выполнялись в НИСах11. В академических институтах, ориентированных на фундаментальные исследования, скрытые предпринимательские структуры использовались для прикладных исследований и разработок12. Что же касается отраслевых институтов, то здесь скрытое предпринимательство охватило основную сферу деятельности — выполнение заказов предприятий на научно-технические разработки. Далее мы более подробно остановимся на особенностях предпринимательства в отраслевых институтах и его последствиях для этих научных организаций. ПРЕДПРИНИМАТЕЛЬСТВО В ОТРАСЛЕВЫХ ИНСТИТУТАХ13 По странному совпадению сразу в нескольких интервью с директорами малых предприятий, бывших сотрудниками отраслевых институтов, 1990 год упоминается как время принятия решения об уходе из института и образовании собственной предпринимательской структуры: …а потом начались трудности финансовые в конце 1980-х годов. Там резко все как-то скукожилось и стало денег не хватать на зарплату. Ну, 1989-й еще ничего было, а в 1990-м начались проблемы. Это меня укрепило в мысли, что надо как-то свое дело открывать… (директор малого предприятия). Можно предположить, что к 1990 году с момента начала перестройки накопилась некая критическая масса изменений. С одной стороны, прогрессирующее ухудшение экономического состояния и снижение уровня жизни подталкивало наиболее активных людей к поиску каких-то новых экономических стратегий. С другой стороны, прошедшие годы демонстрировали все большее ослабление централизованной государственной поддержки. Это укрепляло людей в мысли, что в сложившейся ситуации можно рассчитывать только на себя14: ...настал такой момент где-то в 1990 году, [когда] мы поняли, что мы становимся невостребованными, что не сегодня-завтря нас закроют, и решили, что надо как-то уходить из института (директор малого предприятия). Немаловажным фактором при принятии таких решений стал накопившийся с начала перестройки опыт работы в параллельных структурах. Однако очень немногие предприятия, выделившиеся в самостоятельные структуры из отраслевых институтов до 1990 года, сумели сохранить научный профиль и преуспеть в избранной сфере деятельности: Следом за нами была еще одна лаборатория... Много тут было всяких... А вот таких, как мы, была еще одна. Они сейчас ушли в другие сферы. Торгуют — двери, окна. Более того, я могу сказать, что, по информации от налоговой инспекции, мы чуть ли не единственная фирма, которая сохранилась вот так с тех пор. Это информация от налогового инспектора, не знаю, насколько она достоверна... (директор малого предприятия, бывший сотрудник отраслевого НИИ). Больше шансов на выживание было у тех, кто сумел сохранить неформальную привязку к родительской научной организации. В нашем исследовании нам встретились экономически автономные фирмы-сателлиты, образованные бывшими сотрудниками, которые по степени реальной привязки к институту можно было сравнить с институтскими подразделениями. Эти фирмы располагаются в институтских помещениях, пользуются техническими, кадровыми и прочими ресурсами родительской организации. Но официально они связаны с институтом лишь отношениями аренды. Реально же между ними существует плотная технологическая, экономическая и межличностная сеть взаимоотношений. В стенах института фирмы удерживает, в первую очередь, возможность договориться об отсрочке платежей за аренду, да и сам «полулегальный» характер аренды для «своих»: — А какие отношения у вас с институтом? — Что вас интересует? Формальные отношения или что? Любовные. Мы любим друг друга. А формально мы арендуем помещения эти полулегально. Вообще, мы платим по договору только за... за услуги (отраслевой институт, директор малого предприятия). Институту также выгодно сотрудничать с этими предприятиями, прежде всего потому, что они приносят реальный доход в бюджет института, оплачивая аренду занимаемых площадей: Другое дело, что мы приносим доход реальный. Ну, может быть, мы должны за месяц аренды, за два, за три, вот в последний раз у нас было месяцев за восемь, наверное. Только что рассчитались. Как только проплатили, мы сразу перечислили в институт и рассчитались с ними практически под ноль. И это реальные деньги, понимаете? Мы занимаем реальные площади и приносим с этих площадей реальные деньги (отраслевой институт, директор малого предприятия). Информант говорит здесь о неофициальном сотрудничестве, когда подразделения, у которых нет своих параллельных структур, оформляют работы через независимое малое предприятие. В целом, сохранение тесных неформальных связей с родительской организацией является важным условием выживания независимых фирм-сателлитов. СКРЫТОЕ ПРЕДПРИНИМАТЕЛЬСТВО В ОТРАСЛЕВЫХ ИНСТИТУТАХ Параллельные предпринимательские структуры в отраслевых институтах начали возникать в конце 1980-х годов как реакция на сокращение объема заказов. В отличие от академических институтов и вузов, которые финансировались напрямую из государственного бюджета, основное финансирование отраслевой науки осуществлялось путем размещения заказов через соответствующие министерства и промышленные предприятия. Прогрессирующая деградация промышленного производства сказалась на резком сокращении заказов, которых становилось недостаточно для поддержания деятельности институтов и покрытия постоянно растущих накладных расходов: Первоначально кооператив был создан, ну, помните, вот эта первая волна — 1988 год, разрешены различные формы собственности. Непонятно еще было, что это, как это, поэтому первоначально это создавалось просто как некая альтернатива, маленькая альтернатива институту, направленная только на то, чтобы повысить зарплату отдельных работников. Некоторые работы, которые делал институт, перебрасывались на кооператив. Создавалась группа, коллектив из нескольких человек, которые эти работы выполняли, но в связи с тем, что накладные расходы существенно меньше, зарплата их была существенно больше (директор центра научно-технических услуг). Другая особенность заключалась в том, что в 1980-х годах многие отраслевые институты переводились на внутренний хозрасчет. В идеале это означало, что каждый отдел должен был финансироваться в зависимости от вклада, который он внес в общеинститутский «котел». Однако с ухудшением экономической ситуации хозрасчетный принцип все чаще нарушался, поскольку средства, поступавшие в институтскую бухгалтерию, тратились на погашение институтских долгов и поддержание минимального (базового) уровня заработной платы сотрудников: Хозрасчет привел к тому, что деньги легкие прожирали быстро, а чем дальше платить, никто не подумал. А нам деньги приходили, и наши деньги стали платить всем другим подразделениям, сначала в отделе, а потом и на другие отделы перекидывали… (директор малого предприятия, бывший руководитель лаборатории отраслевого НИИ). В результате успешные подразделения и лаборатории стали создавать параллельные предпринимательские структуры, чтобы уберечь заработанные средства от посягательств институтского центра. Скрытое предпринимательство, таким образом, стало как бы логическим продолжением системы внутреннего хозрасчета. Да и сами сотрудники в интервью иногда говорят о кооперативах как о «переходе на стопроцентный хозрасчет». Часть заказов «пропускалась» через институтскую бухгалтерию, другая часть проводилась через кооперативы: Реально я разделяю работы на две части. Одна часть идет через институт, нам от этих денег остается в лучшем случае 20%. Другая — через кооператив. Там нам остается уже около 70% денег, и мы распределяем их в лаборатории (руководитель лаборатории НИИ)15. Позиция администрации институтов по отношению к скрытому предпринимательству довольно противоречива. С одной стороны, было очевидно, что без использования кооперативов невозможно обеспечить сотрудникам более-менее приемлемый уровень заработной платы. Поэтому на параллельные структуры «закрывали глаза». В одном из исследованных нами отраслевых НИИ дирекция сама рекомендовала руководителям подразделений создавать параллельные фирмы, что было вызвано резким ухудшением финансового положения, угрожающим жизнеспособности института: Тогда нас собрали и сказали: давайте, выживайте сами. Это был такой процесс, и снизу, и сверху. Всем предложили создать свои фирмы. Ну, фирмы, так сказать, сугубо дочерние, условные такие. Создается в рамках отдела фирма — директор и бухгалтер. А сотрудники, куда они денутся, все равно будут работать (руководитель отдела отраслевого института). Таким образом дирекция снимала с себя ответственность за обеспечение сотрудников работой и зарплатой, а также за расходы на содержание института. С другой стороны, с появлением кооперативов все большая часть заказов стала проходить мимо институтской бухгалтерии, что не могло не вызывать недовольства дирекции. Однако претензии администрации к подразделениям, скрывавшим заказы от центра, воспринимались сотрудниками скептически, поскольку известно было, что представители дирекции сами создавали параллельные кооперативы16: ...у нас есть параллельные структуры, созданные самой дирекцией, и любой скажет, а вот [название фирмы], знаменитая фирма наша, решает определенные задания. Им можно, а нам нельзя? (руководитель отдела отраслевого института). Само по себе создание параллельных структур проблемы не решало. Оно было оправданным в том случае, если у подразделения имелись востребованные научно-технические разработки. Теоретические, конструкторские отделы оказались в несравнимо худшем положении, чем прикладные лаборатории. Теоретические и фундаментальные исследования «стали никому не нужны». Крупные министерские программы — основные заказчики теоретических разработок — к 1990 году резко сократились, основными заказчиками становились отдельные промышленные предприятия. Однако, как оказалось, и среди прикладных подразделений далеко не все могли выйти на рынок со своими разработками. Коммерческая успешность и востребованность здесь зачастую определялась именно тем, кто с каким заделом «вошел в перестройку»: Я говорю своему коллеге в соседней лаборатории: «Вы же десятки лет работаете! Вот мы вошли в новую, как говорится, формацию. Если ты работал 20—30 лет в вибролаборатории, ты хоть что-то можешь вынести полезного для общества, чтоб ты пошел сегодня и продал заказчику? Что ты, кого ругаешь!..» (руководитель лаборатории отраслевого института). В целом, можно сказать, что параллельное предпринимательство в отраслевых институтах возникло как компенсация разрушительных для отраслевых институтов последствий начинавшихся экономических трансформаций. Прилагательное «успешный», используемое для характеристики предпринимательских структур в контексте 1990 года, означает скорее успешное выживание, чем успешное развитие. ФОРМАЛЬНАЯ И РЕАЛЬНАЯ ЭКОНОМИЧЕСКАЯ АВТОНОМИЯ СТРУКТУРНЫХ ПОДРАЗДЕЛЕНИЙ Появление параллельных предпринимательских структур значительно усилило реальную экономическую автономию структурных подразделений. Процессы дезинтеграции, вызванные скрытым предпринимательством, в той или иной степени имели место во всех научных организациях, включая академические институты и вузы. Однако в отраслевых институтах, в силу уже названных причин, они приобрели большие масштабы. Теперь отделы и лаборатории могли не только сами вести поиск заказчиков, но самостоятельно определяли объемы и стоимость работ, порядок и сроки их выполнения и, что особенно важно, сами решали, какие работы «проводить» через институт, а какие не показывать институтской бухгалтерии. Это вело к дезинтеграции научных организаций, усилению независимости структурных подразделений от институтского центра. Хотя формально отделы и лаборатории продолжали оставаться в составе института, в реальности они функционировали как самостоятельные предпринимательские структуры: …да у нас и так было свое дело — отдел к нам не лез, дирекция к нам не лезла, то есть мы были совершенно самостоятельной фирмой фактически, де-факто. Мы ни у кого не просили денег, мы сами покупали все на свои деньги, будучи все равно государственной лабораторией (директор малого предприятия, бывший руководитель лаборатории). Несмотря на усиление центробежных тенденций среди научных подразделений, немногие из них стремились выйти из состава института. В исследовании нас интересовало, почему даже наиболее успешные лаборатории, активно функционировавшие на рынке со своими разработками, не хотели создавать самостоятельные структуры. Главной причиной нежелания руководителей успешных подразделений отделяться от института, безусловно, было стремление снизить риск экономического краха в случае возможной неудачи на рынке: Поэтому [институт] нам не мешает, а в какой-то степени помогает. Если у нас финансовый провал, то мы можем существовать за счет института… хотя сложности с этим, конечно, имеются. Но я отделяться не считаю возможным... (руководитель лаборатории отраслевого института). Немаловажным «притягивающим» фактором была также возможность пользоваться технологической базой института — оборудованием и экспериментальным производством, а также эксплуатировать имидж института как серьезной научной организации в отношениях с заказчиком, пользоваться отлаженной системой научных связей с партнерами и заказчиками. Основным «выталкивающим» моментом являлась необходимость отчисления в институтский «центр» значительной части полученной прибыли. Однако параллельные структуры позволяли решать эту проблему. Поэтому некоторые руководители самостоятельных предприятий даже высказывают сожаление о том, что в свое время поторопились отделиться от института: Мы немножко поторопились, если вам история интересна. Мы предприятием образовались и коллективом образовались. А умные люди, неторопливые, они не организовывались предприятием, они организовывались предприятием из директора и бухгалтера, а мы полностью вышли, полный состав (директор малого предприятия). Интересно, что, если в случае с явными предпринимателями экономическая устойчивость достигалась за счет сочетания формальной автономии с неформальной привязкой к институту, в случае скрытых предпринимателей наблюдается обратная картина — сочетание неформальной экономической автономии с сохранением формальной принадлежности к родительской организации. ЧТО ИЗМЕНИЛОСЬ В ИНСТИТУТАХ С ПОЯВЛЕНИЕМ ПРЕДПРИНИМАТЕЛЬСКИХ СТРУКТУР? Распространение скрытого предпринимательства серьезно повлияло на внутреннюю структуру отраслевых институтов, на отношения между научными подразделениями и между сотрудниками. Изменения, вызванные созданием предпринимательских структур, имели скрытый характер и не прослеживаются на формальном уровне. Усилилась скрытая дифференциация, все больше углублялся разрыв между благополучными и неблагополучными подразделениями. Причем если соотношение официальных зарплат продолжало оставаться прежним, реальные заработки начали различаться весьма существенно: ...младший [научный] сотрудник у нас получал больше, чем иной заведующий лабораторией, даже неудобно как-то получалось (директор малого предприятия). Изменился статус (иерархия, значимость) отдельных подразделений внутри научных организаций. Институты всегда были внутренне неоднородны, помимо деления на «теоретиков» и «практиков» имелась определенная внутриорганизационная иерархия. Престиж подразделения и, соответственно, его благополучие зачастую определялись не практическими результатами, а мнением руководства, которое распределяло деньги внутри института: Раньше в институте можно было делать что-то, а можно было и не делать и жить. Когда я пришел в эту лабораторию, начальник отдела говорит: «Ваш бюджет должен определяться электростанциями. А вот 24-я лаборатория — это таланты, это гении, им нужно давать деньги. И всегда получалось так: наша лаборатория делала, 24-я говорила много, а получали по зарплате: они на 1-м месте, а мы примерно на последнем» (руководитель лаборатории отраслевого института). Я глубоко убежден, что если бы некоторым нашим прикладным ученым разрешили, то они и по сегодняшний день исследовали бы паровоз. Дайте им право и возможность — они паровоз на компьютер переведут, там, будут динамические задачи применительно к нему решать... (руководитель лаборатории отраслевого института). С развитием предпринимательства позиция подразделения во внутриинститутской иерархии в большей степени стала определяться наличием полезных разработок, которые можно продать, возможностью выхода на конкретных заказчиков. Возникла конкуренция за заказы между институтскими подразделениями. Это стало возможным прежде всего из-за изменения содержания самих заказов. Вместе с начавшимся спадом промышленного производства исчез «гигантизм», характерный для советского времени. Заказы «измельчали», стали менее наукоемкими, более рутинными: Мы делаем многие работы, к которым мы бы раньше близко не подошли бы, гордость наша не позволила бы!!! Мы делаем сейчас договор, скажем, ростральные колонны, ну, где это видано! Институт, который знает весь мир, делает горелочные устройства для ростральных колонн! (зам. директора по науке отраслевого института). Отделы готовы взяться за любые работы, которые могут быть оплачены, даже если они никогда прежде с такими работами не сталкивались: …зачастую мы занимаемся «черти чем». Вот, когда нам звонят, спрашивают, можете ли вы сделать то-то и то-то, мы говорим — можем. А потом только уже думаем: можем — не можем… (руководитель отдела отраслевого института). Подразделения «замыкаются на себя», стараясь выполнить заказ по возможности своими силами, чтобы сохранить деньги в своем коллективе. Появляется разобщенность внутри институтов: Конечно, когда приходит какой-то заказ, каждый хочет его себе. Я, например, если могу «замкнуться» на себя, я не пойду отдавать заказ в опытное производство (руководитель отдела отраслевого института). Однако одновременно с дезинтеграцией формальной структуры возникли новые формы кооперации в виде горизонтальных сетей временных исследовательских коллективов, которые формировались в основном на базе личностных контактов. Развитие горизонтальных форм кооперации привело к возникновению параллельных структур власти в организации, концентрировавшихся вокруг наиболее успешных подразделений, которые порой становились более влиятельными, чем администрация. Изменилась роль института в целом как субъекта отношений с заказчиком; он все чаще выступает лишь неким гарантом выполнения работ, служит для создания имиджа надежного партнера, а реальные переговоры ведут руководители подразделений — непосредственные исполнители работ. Происходит кардинальная трансформация взаимодействия администрации с научными подразделениями. Раньше подразделения зависели от положения института в целом, от уровня финансирования работ, спускавшихся «сверху» из главков и министерств, и дирекция института обладала правом распределения работ между подразделениями: ...раньше мы как птенцы, открыв рот, получали заказы от администрации, особенно госбюджетные деньги, что позволяло совершенно спокойно существовать, несмотря на то, есть заказы, нет заказов. Это решала — кому сколько дать — наша администрация (руководитель отдела отраслевого института). Теперь роли поменялись, и дирекция стала зависеть от успешности подразделений. Сама она также превратилась в самостоятельного экономического субъекта, который ведет автономную экономическую деятельность. Значение скрытого предпринимательства конца 1980-х для дальнейшей судьбы отраслевых институтов противоречиво. С одной стороны, паразитическое использование организационных ресурсов ускоряло истощение материально-технической базы институтов, начавшееся из-за сокращения государственного финансирования. Представители администрации институтов часто говорят в интервью о том, что параллельные предпринимательские структуры способствовали развалу институтов, «растаскиванию» научно-технического потенциала, дезинтеграции и подрыву организационной целостности. Сотрудники и руководители «параллельных структур» винили в развале науки и институтов прежде всего государство, а кооперативы рассматривали как один из немногих доступных способов выживания («а что нам остается делать?»). Внутри институтов не было единства по поводу стратегии дальнейшего развития. Некоторые руководители подразделений считали необходимым усилить автономию подразделений и «сделать из института холдинг». Другие по понятным причинам опасались этого, поскольку считали, что «наберется порядка пятишести подразделений, способных вот так самостоятельно работать». С другой стороны, скрытое предпринимательство обеспечивало экономическое выживание сотрудников и подразделений и в определенной степени препятствовало разрушению кадрового потенциала. Наличие параллельных структур позволяло сильным подразделениям развиваться, используя все преимущества работы «под прикрытием» института, а также поддерживало существование «слабых» подразделений, которых на самом деле было несравнимо больше. В исследованных нами отраслевых институтах наиболее успешные и жизнеспособные подразделения сумели сохраниться в период экономического кризиса исключительно благодаря существованию параллельных фирм, созданных еще до 1990 года. СПЕЦИФИКА НАУЧНОГО ПРЕДПРИНИМАТЕЛЬСТВА И ЕГО ПОСЛЕДСТВИЯ В данной статье понятие научного предпринимательства до сих пор использовалось в самом широком смысле — как предпринимательская деятельность работников научной сферы, основанная на их профессиональных умениях и навыках. Как показывает наше исследование, научное предпринимательство в этом смысле мало чем отличалось от любого другого вида предпринимательства периода перестройки. Как и в любой другой сфере деятельности, основной целью предпринимательских структур в научной области было «зарабатывание денег». Научные амбиции (если таковые имелись) удовлетворялись за счет исчезающего государственного финансирования или за счет денег, заработанных через кооперативы. Предпринимательство в сфере науки предоставляло активным личностям с хорошими организаторскими способностями и коммерческой хваткой возможность реализовать эти качества: В той ситуации есть плюс, я должен сразу сказать. Очень деловые и предприимчивые специалисты, они как раз тут могли развернуться (руководитель отдела отраслевого института). При этом для многих научных сотрудников, как и для многих граждан, открывших свое дело в первые годы перестройки, занятие предпринимательской деятельностью имело вынужденный характер и было вызвано негативными экономическими факторами, а не каким-то внутренним призванием. Была ли эта деятельность собственно предпринимательством? Видимо, да, если пользоваться определением И. Шумпетера, согласно которому основным признаком предпринимательства является осуществление новых комбинаций17. Чтобы ответить на вопрос, в какой степени можно назвать этот феномен научным предпринимательством, необходимо обратиться к более узкой трактовке данного понятия. Научное предпринимательство в его узком значении ограничивается сферой создания научно-технической продукции18. В развитых рыночных экономиках оно реализуется различными венчурными фирмами19, деятельность которых служит источником инноваций для развития наукоемких отраслей. Важным условием научного предпринимательства является наличие высокоразвитого и хорошо интегрированного в экономику рынка научно-технической продукции, который обеспечивается соответствующими финансовыми и правовыми институтами. Совершенно очевидно, что с этих позиций говорить о научном предпринимательстве применительно к ситуации 1990 года не представляется возможным. Прежде всего, еще не сложился рынок научно-технической продукции, отношения науки и производства по-прежнему определялись «линейной инновационной моделью»20. Продолжал существовать отраслевой сектор науки — феномен, порожденный советской системой, который не имел аналогов ни в одной промышленно развитой стране мира21. Несмотря на сокращение финансирования, размеры отраслевых институтов оставались неоправданно большими, особенно в сравнении с их довольно низким инновационным потенциалом. В этих условиях предпринимательство в его явных и скрытых формах не столько служило сохранению отраслевых институтов в их прежнем виде, сколько вело к размыванию советской модели взаимодействия науки и производства, предопределяя направления ее последующей трансформации. Рассматривая последствия предпринимательства конца 1980-х годов для науки в целом, следует учитывать неоднородность научной сферы, ее внутреннюю стратификацию. Научное предпринимательство, о котором идет речь в данной статье, имело место в основном среди «рядовых ученых», которых в первую очередь затронули экономические изменения начала перестройки. Для научной элиты основные потрясения начались после 1990 года, с началом экономических реформ и углублением институционального кризиса науки. Последствия научного предпринимательства оказались неоднозначными для различных секторов советской науки. Как уже отмечалось, новые экономические отношения имели наибольшее значение для отраслевого сектора, где они спровоцировали серьезные изменения внутри крупных научных организаций и начало трансформации системы взаимодействия науки и производства задолго до официального реформирования научной сферы. Что касается академической и вузовской науки, то в конце 1980-х годов предпринимательство скорее поддерживало, чем разрушало, советскую организационную модель, компенсируя снижение бюджетного финансирования возможностью дополнительных заработков. Здесь важно отметить, что в тот период фонды поддержки российской науки РФФИ и РГНФ еще не были созданы, а гранты от международных фондов были экзотикой, доступной лишь немногим крупным ученым. Советская модель науки предопределила особый тип культуры, в котором научная деятельность была в принципе несовместима с зарабатыванием денег. Господствующее в тот период в обществе негативное восприятие предпринимательства еще более усиливалось в сфере науки нормативными представлениями об облике настоящего ученого, которому чужды любые меркантильные интересы. Однако при всей значимости принципа бескорыстного служения науке, в условиях советской системы он поддерживался колоссальными государственными затратами на содержание научных организаций, в особенности тех, которые обслуживали военно-промышленный комплекс. И это воспринималось как нечто должное и естественное: Уровень ответственности был другой, и, конечно, это развращало. Масса людей работала из бюджета, даже в отраслевых институтах совершенно не понимали, откуда берутся деньги, на которые они существуют. Естественно, когда не понимают, что эти деньги с трудом берутся, а не откуда-то из какого-то широкого кармана. Очень развращала прикладная наука в отраслевых институтах оборонного комплекса. Попасть туда было мечтой любого… А теперь люди столкнулись с новым подходом, когда деньги надо стало брать откуда-то и отвечать за то, что ты делаешь (руководитель лаборатории отраслевого института). В этом смысле научное предпринимательство не только явилось предвестником трансформации советской модели науки, но в определенной степени повлияло на изменение ментальности ученых.
_____________________________________ 1 Поскольку эти исследования проводились ретроспективно, в середине 1990-х годов, они не фиксируют даже приблизительного количества выходцев из научной среды в бизнесе 1990 года. 2 Более подробно о различных этапах формирования предпринимательского класса, его социальных источниках и стратах см.: Перепелкин О.В. Российский предприниматель: Штрихи к социальному портрету // Социологические исследования. 1995. № 2. С. 35—40; Куколев И.В. Формирование российской бизнес-элиты // Социологический журнал. 1995. № 3. С. 159—169, и др. 3 То есть институтах, непосредственно подчиненных отраслевым министерствам. В последние годы советской власти таких институтов на территории СССР насчитывалось около 5 тысяч, в настоящее время в России — менее тысячи (см.: Задорожный А. Укрепите фундамент // Эксперт-Урал. 2004. № 5). 4 Проект «Инновационные сети и индустриальная модернизация» осуществлялся Центром независимых социологических исследований совместно с Университетом Тампере в 1998—2000 годы при поддержке программы INCO-Copernicus и Академии наук Финляндии. Цитируемые в статье интервью были взяты в течение 1999— 2000 годов. 5 Объектами нашего исследования были организации гражданского сектора науки. 6 См.: Крыштановская О. Анатомия российской элиты. М.: Захаров, 2005. С. 296. 7 Там же. С. 297, 301. 8 О создании СНИЦ можно более подробно узнать из интервью с одним из его основателей Романом Могилевским, опубликованного в журнале «Телескоп: наблюдения за жизнью петербуржцев» (2006. № 2). 9 Перепелкин О.В. Российский предприниматель: Штрихи к социальному портрету. С. 36. 10 Об аналогичных явлениях в сфере массмедиа см. в статье И. Кукулина и М. Майофис. — Примеч. ред. 11 НИС — научно-исследовательский сектор при высшем учебном заведении, где преподаватели занимались исследовательской работой. 12 В 1990 году в АН СССР 60,5% всех видов работ составляли фундаментальные исследования, 26,7% — прикладные исследования и 12,8% — разработки (Авдулов А.Н., Кулькин А.М. Структура и динамика научнотехнического потенциала России. М.: Эдиториал УРСС, 1996. С. 83). 13 В этой части статьи используются материалы трех case-study, проводившихся в различных отраслевых институтах в Санкт-Петербурге. Все три организации относятся к гражданскому сектору отраслевой науки. В советское время они являлись головными институтами в своих отраслях — крупными научно-техническими организациями, имевшими собственную производственную и экспериментальную базу. 14 О тех же процессах отделения от государственных структур и начале собственного бизнеса в 1990 году см. в статье М. Загидуллиной, посвященной биографии челябинского бизнесмена Павла Рабина. — Примеч. ред. 15 Эта схема, возникнув в конце 1980-х годов, практически сохранилась в неизменном виде до конца 1990-х. По оценкам наших информантов, на момент проведения исследования — в 1999 году (существовавшие в тот момент фирмы-посредники и разнообразные «малые» фирмы наши информанты по инерции называли кооперативами) — через различные посреднические структуры проводилось до 75% общего объема работ. 16 Нельзя не упомянуть и о таком распространенном способе использования дирекцией параллельных структур, как сдача в аренду помещений. Однако этот вид предпринимательства едва ли можно отнести к научному, и мы намеренно не рассматриваем его в данной статье. 17 Шумпетер И. Теория экономического развития. М.: Прогресс, 1982. С. 169. 18 Книга делового человека / Под ред. Т.А. Краюхина и Э.С. Минаева. М., 1993. 19 Венчурная фирма — предприятие, продуктом которого являются связанные с риском инновации (нововведения). 20 Meske W. Institutional Transformation of S&T Systems in the European Economies in Transition. Discussion paper. Berlin, 1998. 21 В отраслевом секторе науки в России до начала перестроечных реформ было сосредоточено порядка трех четвертей специалистов, выполнявших научные исследования и разработки, там выполнялось 80% объемов всех исследований и разработок (Авдулов А.Н., Кулькин А.М. Структура и динамика научно-технического потенциала России. С. 83).
