О.Леонов, И.Ульянов. Регулярная пехота 1698-1801, М., 1995, стр. 128-132:
"Что же представляли собой екатерининские офицеры? Если читатель уверен, что это были блестящие дворяне, высокообразованные, знающие многие языки и одинаково чувствовавшие себя и под ядрами и на великосветских балах, то он довольно глубоко заблуждается. Большинство офицеров хороших фамилий группировались в гвардейском кругу; немногие из них попадали в армейские полки, да и то, как правило, только старшими офицерами. Их подчиненными в этом случае становились офицеры из мелкопоместного дворянства и произведенные из солдат. И если первые еще изредка имели крохи образования и воспитания, то от бывших солдат требовать даже эти крохи не приходилось. При Екатерине продолжали публиковаться правила поведения молодых дворян и для офицеров; как ни странно, они немного отличались от петровского «Юности честного зерцала». Например, в вышедших в 1779 г. «Правилах учтивости», переведенных с французского подпрапорщиком лейбгвардии Преображенского полка Петром Калязиным, давались следующие полезные советы: «Должно воздерживаться от речей подлого народа, а наипаче слов вольных, или сомнительных, клонящимся к вещам неблагопристойным...» <...> Наряду с этими действительно бесспорными мыслями немало советов могут вызвать улыбку у современного человека: «Не имей ногтей длинных, наполненных грязью; не кусай и не обрезывай их при других... Старайся голову иметь чисту; также зубы и глаза; о чем нерадение самим вредно, и разговаривающим с нами причиняет беспокойство... Ходи не очень скоро, и не очень тихо, без фигур и вертопрашества; но размерно, и с благопристойною важностию... Не смейся и не разговаривай сам с собою. А прогуливаясь в саду, не должно рвать цветов, листья и плодов; также и дотрагиваться до них без дозволения хозяйского... Не высасывай мозгу из костей, и не гложи их; но обрезав, возьми вилкой... Весьма противно учтивству, наклонять тарелку на ложку, чтоб до последней капли все выесть; и хлебом оную вытирать; ибо сие есть знак ненасытного обжорства; но должно что-нибудь в ней оставить». Эти советы дают возможность представить себе уровень воспитания части дворянства. Сам А.В.Суворов в одном из писем императрице писал: «Долговременное мое бытие в нижних чинах приобрело мне грубость в поступках... и удалило от познания светских наружностей» [65, с. 91]. Признание это было справедливо даже по отношению к такому высокообразованному по тем временам человеку, каким был А. В. Суворов. Что же было требовать от других офицеров, коим судьба отказала в достойных воспитателях? «Привычка их жить по-солдатски в то время, когда они состоят сержантами, придает им часто тон и привычки солдата; чрезмерная грубость и привычки извлекать пользу из всего и на всем, к несчастию, слишком терпимы в России» [32, кн. LXXXIII, с. 168]. Само домашнее образование зачастую не могло служить на пользу молодым дворянам. Например, Ф.В.Ростопчин писал в автобиографии: «Меня учили всевозможным вещам И языкам... Моя голова обратилась в разрозненную библиотеку, от которой у меня сохранился ключ». И то было благом, что образ жизни Ростопчина заставил его не затерять этот ключ. Другие же образованные люди, подчиняясь армейскому окружению, нередко забывали все зачатки образования и воспитания. Л.Н.Энгельгардт, переведенный в гренадерский полк, так вспоминал о царивших в полку порядках: «Полковник мой, следуя английскому обыкновению, подливал; после обеда ставили чашу пунша. Приятели его, а мои товарищи стали на мой счет подшучивать, что похож ли я на гренадерского офицера: водки и пунша не пью и трубки не курю. Желая быть в числе коротких приятели своего полковника и быть настоящим гренадерским офицером, сперва пил я в угождение, потом это вошло в привычку и наконец не только у полковника, но уже я искал в других местах, где бы подпить; словом сказать, ни одного дня не проходило, чтоб я не был пьян» [44, с. 262, 263]. К счастью Энгельгардта, нашелся благоразумный товарищ по полку, который образумил его и заставил отказаться от пагубной привычки. С невиданной ни до, ни после правления Екатерины силой процветала карточная игра. Хуже всего для офицерской среды было то, что среди произведенных в офицеры немало было недавних прислужников знатных вельмож и даже попавших в фавор лакеев. На такой способ выслужиться много сетовал А. Ф. Ланжерон: «...самый верный и самый обыкновенный (способ. — Авт.) — это причислиться в качестве ординарца или по особым поручениям и т. п. к фавориту; у него обыкновенно таких двести или триста человек, и он не знает из них и половины, но тем не менее быстро повышает их по службе...» [32, кн. LXXXIII, с. 174]. «Генералы, полковые командиры производят своих парикмахеров, берейторов, поваров в сержанты, которые затем становятся офицерами и адъютантами. У меня в полку есть один грек, который вскоре, за выслугу лет, должен быть произведен в офицеры. В течение 12 лет он был лакеем графа Ивана Разумовского, прислуживал нам за столом, был бит по десять раз, а теперь скоро будет моим товарищем» [12, кн. LXXXII, с. 166]. Такие офицеры много способствовали разрозненности офицерских коллективов. Все это наряду со злоупотреблением в системе чинопроизводства приводило к тому, что большинство офицеров чувствовали себя не свободными и гордыми служителями Отечества, а, скорее, прислужниками сильных мира сего. Нельзя не учитывать, что только при Петре III запрещено было подвергать физическим наказаниям дворян; первое поколение «непоротых» еще не успело забыть кнут и палки. Иностранцы, служившие в русской армии, не могли не отметить этой особенности. «Я не могу понять, как может русский обер-офицер, проявивший как в этом, так и во многих других сражениях доказательства изумительной храбрости, действовать с таким усердием, являясь в то же время орудием и жертвою своих начальников, которые отнимают у них плоды этой храбрости и часто не разделяя даже с ними опасностей. Все генералы, полковники и т. п. обращаются с обер-офицерами не только с недостаточным уважением, но даже с презрением. На другой день после такого штурма, как, например, Измаил, этот самый офицер, который бесстрашно подвергал себя неслыханным опасностям, -первый взошел на городской вал, видя, быть может, в то же время, как его начальник (генерал Львов, например) прячется во время сражения и появляется лишь тогда, когда опасность уже миновала, этот самый офицер, говорю я, явится к своему начальнику с величайшей покорностью, едва будет говорить и то только тогда, когда его станут спрашивать и, если он умнее своего начальника, то никогда не будет противоречить глупостям его превосходительства; этот начальник будет употреблять этого офицера для лакейских услуг и будет давать ему поручения, которые тот исполнит беспрекословно. Невозможно постичь эту смесь геройства и низости» [32, кн. LXXXIII, с. 175]. Подобное сочетание обусловливало и некоторые особенности поведения офицеров в быту. «Поверят ли тому, что в армии, в которой суровый и воздержанный солдат является истинным спартанцем в деле перенесения трудов и лишений, офицеры или по крайней мере большинство их, будучи лишь отъевшимися крестьянами, начавшие службу с унтер-офицерского чина и переносившие тот же образ жизни и те же труды, что и солдаты, поверят ли тому, ...что лишь только они получат офицерский темляк, как становятся сибаритами? Поверят ли тому, что русский офицер никогда не путешествует верхом? Поверят ли тому, что он не сделает и десяти верст, не взяв с собой своей постели? Поверят ли тому, что ему необходимы шампанское и английское пиво? Поверят ли, наконец, тому, что не может нести даже своей сабли и тому, что ее несет его вестовой?» [32, кн. LXXXIV, с. 189]. Несомненно, одним из проявлений унижения офицеров было и жестокое отношение с нижними чинами, особенно характерное для 70-х гг. в. И все-таки велико было число офицеров, если так можно выразиться, «нового типа». Это были, в основном, молодые дворяне (среди которых выделялись выпускники кадетских корпусов), считающие необходимым углублять свои знания, изучать, помимо пехотных уставов, фортификацию и артиллерию. Все они не чуждались гуманитарных знании: зарубежная литература, а особенно пример революционной Франции заставляли задумываться о человеческом достоинстве; знакомство с ценностями цивилизации не могло не повлиять на культурный уровень офицеров. Постепенно хорошие манеры становились модой, а вопросы чести получали все большую значимость."
