ОтПНОтветить на сообщение
КAll
Дата10.02.2008 13:07:13Найти в дереве
РубрикиПамять; Политек;Версия для печати

О тоталитаризме. Ч.1

"Родина" 1-2008, с.23- 27


НАШЕ ИССЛЕДОВАНИЕ

Сергей КУДРЯШОВ,
кандидат исторических наук
ПУГАЛО ДЛЯ НЕКРОФИЛОВ
Критические заметки о доктрине тоталитаризма

Откройте любой нынешний
школьный или вузовский учебник
по истории, послушайте радио
или посмотрите телепередачу о
прошлом России, и вы без труда
заметите, что слово «тоталитаризм»
прочно вошло в современный
лексикон. Когда же речь заходит об
интерпретациях событий XX века,
то «тоталитарная» фразеология
с успехом вытесняет марксизм-
ленинизм. Но любознательному
читателю не избежать затруднений,
если он попытается найти более
или менее внятное определение
«тоталитарности».
Поражает разнообразие и
одновременно витиеватость
формулировок, переменчивость
и противоречивость взглядов
отечественных «тоталитароведов».
Если же вы расширите горизонты
поиска, то легко узнаете, что сотни
учёных во всём мире, в том числе
крупнейшие историки, относятся
к увлечению «тоталитаризмом»
резко отрицательно.
Некоторые приравнивают это к
политологической некрофилии,
другие видят в этом социальный
заказ и слабость научной
подготовки. Британские
специалисты из столь уважаемого
в России Оксфорда прямо пишут.
что «тоталитаризм есть абстракция,
под которую не подходит ни одно
реальное государство»1. Так почему
же в России эта схема навязывается
школьникам и студентам как
единственно верное учение? Почему
эта крайне политизированная
и аморфная конструкция столь
популярна в российской учёной
среде? Попробуем разобраться...

ПРИЗРАК БРОДИТ ПО ЕВРОПЕ...

С появлением после Первой мировой
войны радикально настроенных национа-
листических движений в среде европей-
ских интеллектуалов активно обсуждался
кризис демократии и парламентаризма, а
также претензии молодых фашистов на
создание нового государства. В жарких
спорах на фоне критики этих претензий
в Италии в 1923 году впервые появился
термин «тоталитаризм». Почти сразу он
приобрёл негативную окраску и часто
применялся итальянскими антифашиста-
ми в качестве антитезы свободе и демок-
ратии. Однако слово приглянулось и фа-
шистам, так как совпадало с их риторикой
о «тотальном духе» и «тотальном единс-
тве» в «тотальном государстве». С 1925
года о тоталитаризме (в положительном
смысле) заговорили Бенито Муссолини и
его соратники. У германских национал-
социалистов термин не прижился, хотя
Гитлер и Геббельс неоднократно упот-
ребляли его в публичных выступлениях в
начале 1930-х. Лидеры нацистов считали
свой «рейх» уникальным и не хотели ко-
пировать итальянских собратьев, чья ин-
терпретация «тоталитарности» не вписы-
валась в «динамизм» планов НСДАП. Один
из идеологов партии, Альфред Розенберг,
в газете «Фёлькише Беобахтер» 1 января
1934 года опубликовал статью, в которой
доказывал вредность понятия «тотальное
государство» и предлагал членам НСДАП
отказаться от его использования. В те же
годы термин постоянно встречался в мар-
ксистской антисталинской публицистике
(Лев Троцкий, Виктор Серж), где употреб-
лялся в негативном смысле.
Если в первое время рассуждения о
«тоталитаризме» касались в основном
Италии и Германии, то в 1930-е годы «то-
талитарным» стали называть и СССР. Бур-
ные события в Советском Союзе не могли
не привлекать к себе внимания, поэтому
идея сравнения сталинской диктатуры с
другими авторитарными режимами была,
в общем-то, на плаву. Однако принци-
пиально важным элементом явилось не
сравнение, а отождествление диктатур2.
Эта тенденция быстро набирала силу в
США, где уже в середине 1930-х на раз-
ном уровне зазвучали знакомые и ныне
фразы о «коричневом большевизме» и
«красно-коричневых». После заключе-
ния пакта Молотова — Риббентропа эта
риторика захлестнула средства массо-
вой информации и академический мир,
вытеснив другие интерпретации. С этого
времени термины «тоталитаризм» и «то-
талитарный» прочно вошли в сознание
миллионов американцев.
После нападения Германии на СССР
тоталитарная риторика несколько при-
утихла, но ненадолго. Не успели отгре-
меть победные салюты, как призрак то-
талитаризма вновь пошёл гулять по миру.
Редкий случай, когда в пропаганде фи-
лософической схемы сыграли весомую
роль художественные произведения. На-
ибольшее впечатление на умы западных
политиков и обществоведов произвели
сочинения английского прозаика Эрика
Артура Блэра (1903-1950), получившего
всемирную известность под псевдони-
мом Джордж Оруэлл.
Сторонник Троцкого, активно помо-
гавший троцкистам в годы Гражданской
войны в Испании, Оруэлл искренне возне-
навидел сталинский строй. Отойдя от пос-
ледователей покойного Льва Давыдовича,
романист сохранил веру в идеалы «демок-
ратического социализма» и попытался за-
щитить их от угрозы «тоталитаризма». Под
последним он понимал не только уклад
жизни в Германии, Италии и России, но и
тенденции развития самого капитализма.
Где-то в 1943 году у Оруэлла созрела мысль
написать роман, в котором в аллегоричес-
ко-сатирической манере можно было бы
показать всему англоязычному миру, к
каким ужасным последствиям приведёт
господство «тоталитаризма». Такую зада-
чу в итоге выполнили два наиболее извес-
тных произведения — «Скотный двор» и
«1984». Первый роман — злая сатира на
СССР. Из-за «Скотного двора» Оруэлл был
вынужден уволиться с Би-би-си, где его
критические выпады в адрес Москвы до-
ставляли массу хлопот военной цензуре.
Британское министерство информации
всё равно запретило публикацию романа
в годы войны.
«1984», вышедший из печати одно-
временно по обе стороны океана в июне
1949 года, принёс Оруэллу всемирную
славу. Однако благие намерения англи-
чанина (борьба за истинные ценности
социализма) дали обратно пропорцио-
нальный результат. В считанные месяцы
книга Оруэлла превратилась в своеоб-
разную художественную «библию тота-
литаризма». Она оказала колоссальное
влияние на восприятие СССР на Западе.
Многие люди искренне верили, что это и
есть «правда», что «они» так там и живут.
Под пером Оруэлла тоталитаризм и ком-
мунизм слились в образе вселенского зла,
а правые партии и консерваторы во всём
мире стали использовать роман в идео-
логической войне против СССР и любых
левых течений. Оруэллу было неприятно
это осознавать, и незадолго перед смер-
тью в письме к другу он с горечью о6ъ-
яснял: «Мой последний роман вовсе не
задумывался как атака на социализм...
Действие романа происходит в Британии,
дабы подчеркнуть, что англоязычные
расы, по сути, отнюдь не лучше других
и что тоталитаризм, если против него не
бороться, может победить где угодно»3.
С приходом к власти в США админис-
трации Гарри Трумэна доктрина тотали-
таризма превратилась в инструмент го-
сударственной политики. Американские
пропагандисты окончательно и офици-
ально отождествили фашизм с комму-
низмом, превратив СССР в оплот «миро-
вого тоталитаризма». Планету поделили
на мир добра, счастья, свободы и демок-
ратии во главе с США и на анклав мрако-
бесия, террора и порочности во главе с
Советским Союзом. Неудивительно, что
найти сколько-нибудь вразумительное
определение «тоталитаризма» в литера-
туре тех лет очень сложно.

ЗАМАНЧИВАЯ ТАИНСТВЕННОСТЬ,
ИЛИ ЯВЛЕНИЕ «КЛАССИКА»

В условиях хаотичного и откровенно про-
пагандистского использования ярлыков
«тоталитаризма» было заметно отсутс-
твие систематизации имеющихся пред-
ставлений. Поэтому очень своевремен-
ной оказалась книга немецкой эмигрант-
ки в США Ханны Арендт «Происхождение
тоталитаризма» (1951). Арендт родилась
в Ганновере в 1906 году, степень доктора
философии получила от Гейдельбергско-
го университета в 1929 году за трактат о
концепции любви в трудах Блаженного
Августина. Сионистка по убеждениям,
спасаясь от нацистов, она сначала уеха-
ла во Францию, а в 1941 году эмигриро-
вала в Нью-Йорк. Книга Арендт состоит
из трёх глав. Первая называется «Анти-
семитизм», вторая — «Империализм», и
только третья посвящена «тоталитариз-
му». По мысли автора, антисемитизм и
империализм выступают в виде корневой
структуры, из которой вырастает тота-
литаризм. Однако из текста совершенно
непонятно, почему юдофобия у части
народов приводит к ранее невиданному
монстру—«тоталитаризму». Националь-
ная рознь и убийства по национальному
признаку сопровождают человечество
на протяжении всей его истории. Отве-
та на вопрос, почему именно отношение
к евреям вызывает такие последствия, у
Арендт нет.
Психологически Арендт легко понять.
Она на собственном опыте познакоми-
лась с цинизмом и жестокостью нацис-
тов. Её знание германской истории и
опыта не вызывает сомнений, но боль-
шинство её выводов в отношении России
не логичны и не обоснованны. Если ан-
тисемитизм действительно служил одним
из источников «тоталитаризма», то как
объяснить, что в результате
Октябрьской революции, по-
ложившей начало «советскому
тоталитаризму», евреи получи-
ли невиданные ранее свободы?
Ряд евреев-большевиков сразу
же вошли в правительство и
стали руководить страной. По-
добные вопросы, очевидно, не
вписывались в схему Арендт.
Только недоумение вызывает
попытка объяснить идеоло-
гические корни «двух тотали-
таризмов» пангерманизмом
и панславизмом. Она хлёстко
пишет, что «панславизм цели-
ком пронизывал всю русскую
интеллигенцию»4, однако на
деле он никогда не играл оп-
ределяющей роли в политике
петербургских императоров, у
него было не так много сторон-
ников и среди русской интел-
лигенции. Большевиков также
трудно подозревать в особой
привязанности к идеям пансла-
визма. В поисках обязательной
«русской» аналогии Арендт
постоянно переходит грань ис-
торической реальности.
Это подтверждает самая популярная
глава книги — «Тоталитаризм». По схеме
Арендт Россия двигалась в его сторону
примерно так. Октябрьская революция
легко победила в стране, где деспотич-
ная и централизованная бюрократия
управляла «аморфной массой населе-
ния». Дабы внести хоть какую-то «струк-
турность» в это население, Ленин начал
насаждать «различия» — социального,
национального и профессионального
толка. В какой-то степени Ленин в этом
преуспел и создал «новые классы» рабо-
чих, крестьян и средний класс. После его
смерти дороги были открыты для разви-
тия как капитализма, так и социализма
(?). Чтобы уничтожить революционную
ленинскую диктатуру и создать «тотали-
тарное правительство», Сталину нужно
было разрушить эти самые «новые клас-
сы» и «новые национальности». После
чего искусственно сотворяется «атомизи-
руемое общество» — одна из главнейших
предпосылок «тоталитаризма». Сталин с
блеском всё это выполнил, уничтожив
даже рабочий класс5.
Трудно воспринимать серьёзно по-
добные образцы философии советской
истории. Налицо крайний идеализм и со-
знательное игнорирование какого-либо
влияния неличностных факторов. Мож-
но как угодно относиться к Ленину, но
до болезни он руководил страной менее
пяти лет. Половина этого срока пришлась
на войну, когда большевики физически
не могли контролировать всю страну. По
Арендт же, вождь умудрился в столь ко-
роткий срок создать целые «новые клас-
сы» и даже придумал «новые националь-
ности». О каких национальностях идёт
речь, в книге умалчивается. Если согла-
ситься с терминологией об «атомизации
общества», то трудно не заметить такие
масштабные явления, как Гражданская
война и интервенция, массовые мобили-
зации в армию, голод и разруху, наконец,
изменения границ и миграции населения.
Забавно употребление категории «социа-
лизм» без объяснений и определений.
Арендт явно стремится подгонять факты
под заранее придуманную схему.
Однако допустим, что она права в своих
предположениях и Сталин действительно
целеустремлённо и умело создал «тота-
литарное государство». Переворачиваем
две страницы её книги и к изумлению
своему читаем: «Тоталитарный лидер
всего лишь функционер масс, которые он
возглавляет; он не является властолюб-
цем, стремящимся навязать режим тира-
нии и произвола для своих подданных.
Будучи просто должностным лицом, он
может быть заменён в любое время, и он
также зависим от «воли» масс, как и мас-
сы зависят от него»6. Поразительно, или
Арендт не замечает, что постоянно про-
тиворечит сама себе, или она делает это
сознательно, дабы выглядеть
таинственной учёной.
Несмотря на двусмыслен-
ности и неточности, плохую
редактуру с бесчисленными
повторами, книга Арендт по-
лучила восторженный приём,
а у апологетов доктрины тота-
литаризма до сих пор входит в
«золотой фонд» литературы.
Арендт умело подвела базу
под конструкцию, где стерж-
нем мирового зла выступает у
именно марксизм. Если на-
цизм рассматривается в книге
исторически, то марксизм как
реально существующая угроза
«тоталитаризма». Таким обра-
зом, Арендт виртуозно увела
из-под критики западные де-
мократии, а весь пафос борьбы
сосредотачивает на «комму-
нистическом тоталитаризме».
Неудивительно, что основные
выводы Арендт о компартиях
как «тоталитарных движени-
ях», об агрессивной экспансии
и о стремлении СССР к миро-
вому господству изящно впи-
сались в идеологическую работу Госде-
партамента США.

«КЛАССИКИ-2»:
КАРЛ ФРИДРИХ И ЗБИГНЕВ

Вторая наиболее известная работа,
пропагандировавшая доктрину, была
также написана двумя эмигрантами в
США — Карлом Фридрихом и Збигневом
Бжезинским. Фридрих происходил из се-
мьи немецких аристократов. В 1922 году
он эмигрировал в США, а с 1926-го стал
преподавать в Гарвардском университе-
те. Бжезинский принадлежал к молодому
поколению эмигрантов. Его семья поки-
нула Польшу в 1938 году, когда Збигневу
было 10 лет. В 1953 году Бжезинский
получил степень доктора от Гарвардского
университета, и Фридрих предложил ему
соавторство в работе над книгой, которая
вышла в 1956 году под названием «Тота-
литарная диктатура и автократия». В ин-
теллектуальном отношении она заметно
уступает сочинению Арендт. В «Проис-
хождении тоталитаризма», при всех недо-
статках, есть размах, знание европейской
философии, а также элементы сомнения
и поиска. Фридриху и Бжезинскому, на-
оборот, почти всё ясно. С первых страниц
они провозгласили шесть черт «тотали-
таризма» (идеология, партия с лидером,
террор, монополия над СМИ, полный кон-
троль над оружием и армией, командная
экономика), а затем по очереди их разби-
рают7. Не замечая курьёза, подразумевая
исключительно «тоталитаризм», авторы
опрометчиво называют эти черты «син-
дромом». В действительности «синдром
Фридриха — Бжезинского» глубоко пов-
лиял на развитие самой американской
социологии, политологии и советологии.
До сих пор апологеты доктрины безус-
танно ищут всё новые и новые черты «то-
талитаризма». Мир же вокруг настолько
многообразен, что приходится постоянно
раздвигать границы «тоталитарности»,
чтобы подвести под примитивную схему
неугодные страны и режимы. Отдельные
авторы находят 13, а другие доводят
число до 15 признаков8. Однако дизъ-
юнкция «тоталитаристов» — или счастье
западного образа жизни, или мракобесие
коммунизма (фашизма) — в корне лож
на. Хотя бы потому, что она сама по себе
«тотальна», так как абсолютизирует идею
демократии и сводит сложнейшие про-
цессы общественного развития к единс-
твенно «верному» варианту.
В конце 1950-х Фридрих и Бжезинский
купались в лучах славы. Они предложили
типологию «зла», ещё раз воззвали к бди-
тельности американцев, предостерегая
их от умиротворения агрессивных наме-
рений «коммунизма». Книгу гарвардских
лекторов возвели в ранг эталона полито-
логической мысли США. Тысячи студен-
тов американских вузов познавали мир
за «железным занавесом» по Фридриху
и Бжезинскому. Однако триумф оказался
недолог. Прошло всего несколько лет, и
умозрительная схема стала быстро выхо-
дить из моды.

КРИЗИС ДОКТРИНЫ

Бурные события в Латинской Америке, на
Кубе и в Азии заставили многих молодых
американцев иначе взглянуть на вне-
шнюю политику США. Реформы Хрущёва,
пусть и непоследовательные, на глазах ме-
няли облик СССР. Неприятным сюрпризом
для адептов доктрины стали отдельные
достижения «тоталитарного искусства».
Некоторые советские фильмы, спектакли,
балет и литература оказались вполне гу-
манистическими и нравились западному»
обывателю. Фридрих и Бжезинский поу-
чали, что «тоталитарные диктатуры будут
становиться ещё тотальнее», а на деле
происходило другое. Большую роль играл
обмен учёными. В 1960-е годы американ-
ская профессура получила возможность
посещать СССР. Там многие из них обна-
ружили элементы человеческой радости,
юмора и даже несогласия с властями, что
тоже рушило привычные стереотипы.
Чёрно-белый подход «тоталитаристов»
стремительно терял сторонников. Дело
дошло до того, что на некоторое время
сам Бжезинский перестал употреблять в
отношении СССР термин «тоталитарный».
Фридрих пожурил своего бывшего со-
автора за такое поведение и попытался
спасти репутацию доктрины. Он написал
небольшое эссе, в котором учёл новые
данные и литературу. Получилось, одна-
ко, не очень убедительно. По-видимому,
Фридрих понимал, что, сталкиваясь с
реальными фактами, ему будет сложно
отстоять своё «дитя». Поэтому он решил
обезопасить себя от будущей критики и
сделал важное умозаключение, заявив,
что «тоталитарная диктатура» — это
категория относительная, а не абсолют-
ная. Соответственно, не стоит утруждать
себя сравнением различных режимов
или поиском «идеального типа». Гораздо
продуктивнее говорить о «тоталитарных
тенденциях» или «тоталитарных чертах»,
да и то в большей или меньшей степени.
Следуя подобной логике, Фридрих смело
отдаёт дань динамизму развития СССР и
замечает, что даже США не свободны от
«тоталитарных тенденций»9. Таким не-
сложным образом один из основателей
«теории» сам же её и дезавуировал.
Сильный удар по доктрине нанесли
исторические исследования новой вол-
ны американских специалистов, которых
часто объединяют под не совсем точным
понятием «ревизионисты». Они уделя-
ли пристальное внимание Октябрьской
революции, Гражданской войне, соци-
альному и экономическому развитию
СССР в 1920—1930-е годы. В результате
появились работы, которые показывали
сложное, противоречивое, неровно раз-
вивающееся общество. Эти авторы пос-
тавили и начали изучать вопросы пре-
емственности традиций, роль отсталости
и модернизации, социальные аспекты
политической борьбы и экономических
реформ, оппозиционность режиму... Они
бросили вызов консервативной профес-
суре и доказали неспособность объясне-
ния советской истории с помощью упро-
щённых схем доктрины тоталитаризма.
Подробно об этой литературе и о критике
«тоталитарной школы» пишет американ-
ский историк Стивен Коэн в книге «Пере-
осмысливая советский опыт»10.
Свой вклад внесли и европейские
учёные, хотя политическое и идеологи-
ческое давление в Европе также было
ощутимым. К примеру, в Англии, в силу
старых университетских традиций, высо-
кой научной культуры, антикоммунизм в
академической среде не принял столь ис-
терических форм, как в США. Свою роль
играл и горький опыт войны — жители
Туманного Альбиона знали не понаслыш-
ке, что такое нацистские бомбардиров-
ки. Поэтому отождествление нацизма и
коммунизма с упором на плохие деяния
именно Советского Союза приживалось
в Англии с некоторым трудом. Совсем
не случайно этим занимались несколько
государственных инстанций. Специально
созданный внутри Форин Оффис комитет
по России, членами которого были вид-
ные дипломаты и политики, внимательно
вникал в нюансы терминологии, дабы
донести до сограждан идею порочности
советского режима в удобной упаковке.
Чиновникам не нравились конкретные
формулировки, и они решили, что для
антикоммунистической пропаганды луч-
ше использовать общие фразы — «тота-
литаризм», «полицейское государство»,
«коммунизм»11. Информационно-иссле-
довательский отдел, другое подразделе-
ние английского внешнеполитического
ведомства, предлагал распространять в
прессе прямую аналогию — «коммунизм
= тирания = фашизм». Одним из ведущих
идеологических сотрудников отдела яв-
лялся бывший член компартии Великоб-
ритании Роберт Конквест, что отчасти
объясняет предвзятость его последую-
щих публикаций12.
Несмотря на популярность доктрины
в журналистских и политических кругах,
академический мир Западной Европы
воспринимал её намного сдержаннее.
Наиболее крупные работы в защиту
«тоталитарного» подхода (Ален Безан-
сон во Франции, Леонард Шапиро в Ве-
ликобритании и Карл-Дитер Брахер в
ФРГ) вызывали оживлённые дискуссии,
но не имели такого восторженного при-
ёма, как книги Арендт или Фридриха в
США. Чувствительный урон репутации
доктрины нанесли исследования, кото-
рые доказывали её ложность именно в
отношении истории нацизма. В этом ряду
стоят труды Мартина Брошата и особенно
Ханса Моммзена, который на многочис-
ленных примерах показал неспособность
«синдрома Фридриха-Бжезинского» дать
адекватное объяснение эволюции ни на-
цизма, ни советского режима. Моммзен
корректно, но очень последовательно
подверг критике основные тезисы сто-
ронников концепции «тоталитаризма» и
показал несопоставимость концентрации
власти в СССР и Германии. Он неоднократ-
но подчёркивал в немецкой печати, что
использование «теории тоталитаризма»
имеет ясную политическую цель — снять
ответственность с консервативной элиты,
убрать моральные и юридические барье-
ры против распространения идей неона-
цизма и крайнего национализма13. По-
добный подход разделяют Уолтер Лакер,
Юрген Кокка и Вольфганг Випперман.
Профессор Свободного университета из
Берлина Випперман вообще увлечение
антикоммунизмом и «тоталитаризмом»
приравнивает к некрофилии. Он резонно
отмечает, что для мыслящего человека
доктрина не оставляет выбора, так как
возможно существование только в виде
коммуниста или антикоммуниста, и не
понятно, как жить другим людям. Кокка
полагает, что сторонники доктрины попа-
дают под влияние нацистской пропаган-
ды, которая преподносила фашизм как
социализм. Он отвергает отождествление
систем, которые кардинально отличались
друг от друга, и приходит к выводу о «со-
циально-историческом бесплодии» тота-
литарной схемы14.
К началу 1980-х казалось, что старани-
ями учёных разных стран, в первую оче-
редь специалистов по истории Германии
и России, доктрина тоталитаризма была
окончательно оттеснена на периферию
исторического знания. Молодое поколе-
ние западных учёных отвергало её как
метод анализа. Вместе с тем термин про-
чно укоренился в западной социологии,
политологии и особенно в журналисти-
ке. Многие авторы употребляли его ско-
рее как хлёсткий эпитет, а не в качестве _
глубоко осмысленной категории. Полити-
ческое же звучание термина никогда не
ослабевало. Поэтому по мере обострения
избирательной борьбы между правыми и
левыми или нового витка противоречий
между двумя лагерями доктрина тотали-
таризма тут же всплывала на свет. Имен-
но такая ситуация сложилась с приходом
к власти в США администрации Рональда
Рейгана, общим усилением консерватив-
ной тенденции в Европе и началом пере-
стройки в СССР.