И хватит на сегодня (еще отрывок)
…Андрей уже отвык от следователей, но привычно сжался, увидев малиновые кубари на петлицах. Санитарам до румяного сержанта ГБ Люшкина при всей их пакостности было все же далеко. Но этот следователь, с серым от усталости лицом был явно «добрым». Орать не стал. Только поерзал в штопаном кресле главврача и, бросив на Андрея какой-то нехарактерный для энкаведешника, неуверенный взгляд, негромко спросил:
-Фамилия, имя, отчество.
-Чеботарев Андрей Юрьевич
-Год и место рождения
-Город Назарово, Красноярского края…- Андрей замялся, сглотнул и совсем уже тихо добавил – 11 января 1976 года.
Реакции не последовало. Вообще. Следователь кивнул, как будто так и надо, и так же негромко задал следующий вопрос.
-Национальность?
-Русский
-Происхождение?
Эту фишку Андрей уже просек.
-Из рабочих
-Образование?
-Среднее.
-Уточните.
-Средняя школа номер четыре, поселок Бор Назаровского района
-Срок обучения
-с 1982 по 1992 год.
Главврач и еще какой-то профессор в стороне на кушетке тоже реагировали как-то неадекватно. Не шушукались, и смотрели на Андрея… странно. Не как на пациента, а как на бомбу с часовым механизмом, тикающую и вот-вот готовую разнести всю их вселенную.
Следующие два часа Андрей замаялся вспоминать адреса, года рождения, приметы и девичьи фамилии всех своих родственников независимо от пола, знакомых друзей и друзей знакомых. Барышня на приставном стульчике невозмутимо чиркала карандашиком по бумаге.
Что характерно, ни о часах, ни о «белогвардейском» паспорте, ни о горячечном бреде первых допросов следователь не спрашивал.
Наконец, когда сил у Андрея уже не оставалось даже на то, чтобы сидеть прямо, следователь вздохнул и по-прежнему негромко сказал:
-Ну что ж, спасибо, Андрей Юрьевич. Можете идти.
Санитара не было, и Андрей, с трудом поднявшись, САМ пошел к двери. Главврач вскочил(!), бросился следом, обогнал и что-то тихо прошептал сидевшему за дверью санитару Михалычу. Тот, нимало не переменившись в обманчиво-овечьем лице (знали бы тут «Орбит» - жевал бы не переставая), крепко, но без обычного садизма подхватил Андрея под локоть и провел не в его обычную палату, а в соседнюю, маленькую.
За время допроса оттуда утащили все койки, кроме одной, оставшуюся застелили таким белоснежным бельем, какого Андрей и в лучшие-то времена не видел на свете. На притащенном из кастелянной столе стоял чайник, картонное блюдечко с желтым кусковым сахаром и картонный же поднос с баранками и сероватой, но восхитительно мясной по запаху колбасой. Даже неистребимый запах мочи стыдливо прятался за каким-то лавандовым ароматом.
Дверь, тем не менее, защелкнули с той стороны. Через минуту за ней что-то бухнуло, и Андрей скорее чутьем, чем логикой опознал винтовочный приклад.
Стало понятно, что за него взялись всерьез. И это было хорошо. Шанс подохнуть у него был все эти два кошмарных месяца. Но теперь появился и иной шанс, шанс, о котором мечтал каждый нормальный пацан послевоенных лет, читавший у Симонова ли, у Бондарева или еще у кого о горящих на аэродромах самолетах, о рвущихся к Москве и Волге панцерах, о двадцати или уже двадцати семи миллионах – шанс назвать ДАТУ. И быть услышанным.