| | От | Владимир Минаев |  |
| К | All |  |
| Дата | 01.07.2000 13:42:00 |  |
| Рубрики | Прочее; |  |
Статья (большая) Шурыгина в АПН против Кагарлицкого
Россия должна выиграть эту войну
Новая вспышка активных боевых действий в Чечне побудила меня перечитать статью Бориса Кагарлицкого «Война с партизанами как орудие торга», опубликованную АПН две недели тому назад, и вступить с её автором в полемику. Ибо в работе Бориса Кагарлицкого собрана в своём роде квинтэссенция всех звучавших до этого аргументов противников войны. И потому она представляет особый интерес.
Напомню: автор статьи утверждает, что Россия стоит на грани полного политического и военного поражения в чеченской войне. В качестве единственного выхода из создавшегося положения он предлагает сворачивание боевых действий и немедленные переговоры с лидерами боевиков. Иначе Россию ждет судьба Франции с её рухнувшей после алжирской войны Четвертой республикой или СССР, недолго просуществовавшего после войны с Афганистаном.
Статья представляет собой изложение и обоснование неких пяти правил партизанской войны, которые выводит сам автор. Разумеется, каждое из них требует конкретного анализа. Начнем с первого.
«Правило первое и главное: партизанская война продолжается ровно столько времени, сколько воспроизводятся в обществе определенные социальные и культурные нормы, сделавшие её неизбежной».
Борис Кагарлицкий совершенно точно определяет продолжительность любой войны. И с этим сложно поспорить. Но, переходя к факторам, влияющим на эту продолжительность, он делает совершенно неожиданный вывод о том, что никакое внешнее вмешательство в войну никак на неё не влияет. Что партизаны вне зависимости от степени поддержки извне ведут войну легко и до победного конца.
«Действительно, почти во всех современных геррильях внешнее вмешательство имело место, но оно всегда было второстепенным. Более того, порой оно даже ослабляло повстанцев».
Очень интересный вывод. Обратимся к фактам. К 1969 году советские и китайские военные поставки удовлетворяли 87% всех потребностей почти полумиллионной армии Северного Вьетнама в оружии и боеприпасах и почти 45% её потребностей в продовольствии и медикаментах. Хороша «второстепенность», не правда ли?
А теперь обратимся к афганской войне. По свидетельству бывшего президента Афганистана Раббани, пакистанские, китайские и американские поставки удовлетворяли 93% процента потребностей моджахедов в оружии. И где же тут «ослабление повстанцев»? Так что посыл, мягко говоря, натянутый.
Я позволю себе утверждать, что в современной партизанской войне её успех или неудача зависят, прежде всего, от того, насколько интернационализирована эта война. Неудача американцев во Вьетнаме и Советского Союза в Афганистане были, прежде всего, связаны с тем, что, воюя против партизан, они на самом деле были втянуты в войну против целой коалиции стран. Китая, Северной Кореи и СССР - во Вьетнаме; Пакистана, Китая и США - в Афганистане. И победить в такой войне, конечно, практически невозможно.
Именно это явилось главной причиной проигрыша первой чеченской войны. Россия ничего не смогла противопоставить целой коалиции, сложившейся против нее. В эту коалицию вошли: Саудовская Аравия, Турция, Азербайджан, Грузия и часть политической элиты Дагестана. При этом полная открытость границ делала войну обреченной на поражение. На территории Азербайджана, Грузии и даже российского Дагестана боевики вели себя, как дома: лечились, отдыхали, закупали оружие, формировали караваны с оружием и боеприпасами.
Но автор словно и не замечает этого. Он лихо переключается на анализ контрпартизанских операций, которые закончились поражением повстанцев, и тут же делает вывод, что военная фаза этих операций была бессмысленна и провальна.
«В этом смысле «антитеррористические операции» в Прибалтике и на Западной Украине закончились таким же провалом, как и вьетнамский поход американцев или афганская авантюра СССР».
Вообще, по части парадоксальных выводов Борис Кагарлицкий вне конкуренции. Признавая успех контрпартизанской войны в Прибалтике и на Западной Украине, он тут же делает вывод, что главным секретом ее успеха стало, оказывается, «налаживание жизни» на занятых советскими войсками территориях.
Конечно, улучшение экономического и социального положения охваченных партизанским движением областей - задача первостепенная и, в конечном итоге, – главная. Но без вооруженного подавления партизанского движения – просто на просто - невыполнимая.
Напомню, что те же самые «зеленые братья» в Литве и оуновцы на Львовщине, в первую очередь, стремились уничтожать не казармы советских войск и не райотделы МГБ, а открывающиеся школы, магазины, мехмастерские, электростанции, линии передач и прочие социальные и промышленные объекты, которые могли бы привлечь симпатии населения на сторону «русских оккупантов». Профессия учителя или агронома на этих территориях была в те годы куда более опасной, чем даже профессия офицера МГБ. Им, в принципе людям самых мирных профессий, даже выдавалось личное оружие.
Поэтому чтобы обеспечить необходимый экономический рост, укрепление социальной базы центральной власти в мятежных областях необходимо было сломать хребет повстанческому движению. Иначе просто ничего бы не вышло. Не допустили бы партизаны.
Далее автор оглашает следующее правило.
«Если антиповстанческая операция армии не заканчивается полной победой в течение двух-трех месяцев, значит, армия уже проиграла. Единственный шанс армии победить - разгромить первые очаги партизанской войны сразу же - до того, как повстанческое движение пустило корни в обществе, стало образом жизни населения».
Вопреки этому утверждению автора, история знает более чем достаточно примеров того, как партизанские войны, тянущиеся десятилетиями и даже столетиями, благополучно выигрывались правительственными войсками. Это и полный разгром партизанского движения на Корсике и фактически полное угасание партизанской войны басков в Испании, переход её в обычный политический терроризм.
Кстати, переход партизанской войны от широкомасштабных действий к одиночному террору - это всегда точный показатель её кризиса и угасания. Если хотите, то терроризм - это деградировавшая партизанская война…
Вернемся к примерам. О «бендеровцах» и «лесных братьях» мы уже говорили. Но почему бы еще не вспомнить о разгроме басмаческого движения в советской Средней Азии в 20 – 30х годах? А ведь оно по своему размаху намного превосходило все то, что потом мы увидели в Прибалтике и на Западной Украине. Более того, широко поддерживалось из-за рубежа. А ведь с басмачами воевали почти пятнадцать лет!
Про уничтоженных индейцев в США за давностью лет вспоминать не будем. А вот о той же Ирландии, упомянутой автором, вспомним. Партизанское движение в этой стране продолжалось на протяжении почти семи веков. Еще в начале века в Ирландии то и дело вспыхивала ожесточенные вооруженные мятежи, но к сегодняшнему дню, как точно выразился Борис Кагарлицкий, этот конфликт «замотан» до такой степени, что просто выродился в эпизодический террор, который, безусловно, нервирует британские власти, но уже ни на что не влияет.
Почти семьдесят лет шла в прошлом веке и увенчалась успехом контрпартизанская война на том же Кавказе. Уничтожено партизанское движение в Индонезии. Сошли на нет партизанские движения в Перу, Уругвае, Эквадоре. И примеры эти можно продолжать.
Поэтому, мне видится, что автор просто сделал собственный вывод и подогнал под него удобные ему факты. Но к истине этот вывод не имеет ни какого отношения.
Но Борис Кагарлицкий идет дальше: «Иными словами, партизаны могут выиграть войну, даже не выиграв ни одного боевого столкновения», – делает он сенсационное открытие. Пассаж верный разве что для Чехии, и то времен позднего Горбачева.
Но, может быть, просто вспомним, что обходилась та или иная партизанская победа народам, в этих войнах участвовавшим. За независимость пало полтора миллиона вьетнамцев, миллион алжирцев, более полумиллиона афганцев. И даже в ходе многолетней «мирного» восстания индийцев против английского протектората пало более миллиона человек.
И не грех было бы уточнить историю алжирского конфликта. Она весьма далека от той, которую живописует Борис Кагарлицкий. За пять лет боев с повстанцами Франция потеряла около 20 тысяч убитых солдат и офицеров и была вынуждена оставить почти все отдаленные сельские районы. А общие потери французов в Алжире переваливают за 50 тысяч убитых.
Из всего написанного автор делает вывод: «Отметим, кстати, что ставки для Португалии в Анголе и Мозамбике, для Франции в Алжире были во много раз выше, чем для России в Чечне».
Замечательный вывод! Но хотелось бы кое-что уточнить. И Ангола, и Алжир были одними из МНОГИХ колоний Португалии и, соответственно, Франции. Кроме того, они находились за тысячи километров от границ метрополии. И потеря их не нарушала территориальной целостности Франции или Португалии. Мы же до сих пор даже не можем провести четко границу между Чечней и собственно Россией.
Напомню, что собственно древняя Ичкерия представляла из себя всего несколько горных и предгорных районов. Всего около 40% сегодняшней территории Чеченской республики. А еще в начале XX века столица Чечни Грозный был русской сторожевой крепостью под названием Грозная. Не говоря уже о исконно казачьих Надтеречном, Наурском и Шелковском районах. При этом территориальные аппетиты сегодняшней сепаратистской Ичкерии простираются далеко за пределы нынешних границ Чеченской республики. Но об этом чуть позже.
И, уйдя с огромной кровью и мощнейшим внутренним политическим кризисом из Алжира, Франция, тем не менее, ни дня не размышляла над уходом из не менее свободолюбивой Корсики, которая, кстати, то же почти сто лет боролась за независимость. Потому, что Корсика это уже вопрос территориальной целостности собственно Франции, а здесь двух мнений быть не может.
Для нас же очередной уход из Чечни обернется детонацией всего Северного Кавказа. Борис Кагарлицкий всё время забывает или принципиально не замечает одного простого и очевидного факта, что в Чечне вот уже десять лет как осуществляется скоординированный план по отторжению от России ВСЕГО Северного Кавказа.
Зададимся одним вопросом, почему Чечня, получившая в начале 90-х годов огромные ресурсы для внутреннего развития, не бросила их на процветание и благоденствие республики. А я напомню, что только махинации с фальшивыми авизо принесли чеченским банкирам миллиарды рублей. Не говоря уже о мощнейшем нефтеперерабатывающем комплексе и прочных позициях чеченского криминалитета во всех сферах тогдашнего российского бизнеса.
Почему весь этот огромный потенциал не был пущен на укрепление молодой независимой республики? Ведь это был просто исторический шанс. Чечня на тот момент была одной из немногих республик, располагавших всем необходимым для технологического и культурно-социального рывка. Национальной промышленностью, хорошо подготовленными кадрами, национальной интеллигенцией. Почему вместо этого все ресурсы республики были кинуты на формирование армии и закупки вооружений? (При том, что оставлено здесь было советского оружия на полноценную армию такой страны как Дания или Норвегия.)
Почему отряды чеченских добровольцев появились в Абхазии, Азербайджане и Таджикистане? Почему были разгромлены национальные институты и университет, развалена система образования. (Напомню высказывание Дудаева: «Настоящему чеченцу нужно три класса и автомат!»).
Почему? Да потому, что с первого своего дня Дудаев и его ближайшее окружение занялись претворением в жизнь совершенно иного плана. Плана создания панмусульманского государства в масштабах всего Северного Кавказа под чеченским протекторатом. И с первого дня прихода к власти Дудаев начал готовиться к большой войне за освобождение Кавказа от «руссизма».
И этого он, кстати, никогда не скрывал. Достаточно просто почитать тексты его выступлений и заявлений. Так что уход Чечни для России означал не просто удар по самолюбию, что само по себе, конечно, не повод для войны. Уход Чечни означал всего лишь перенос этой войны с её территории в глубь самой России. В Дагестан, Ставрополье, Краснодар. Что весьма скоро подтвердили сами ичкерийцы своим вторжением в Дагестан.
Впрочем, и до вторжения каждый день по всему периметру границы с Чечней шла война. И Россия за три года «мира» потеряла здесь более пятисот человек убитыми и почти две тысячи захваченными в заложники.
Но вернемся к тексту.
Правило третье, открытое Борисом Кагарлицким гласит: «Разобщенность повстанческих формирований осложняет положение армии. В этом плане историки часто сравнивают ситуацию в Белоруссии и на Украине во время Великой Отечественной войны. В Белоруссии партизанское движение было в значительной мере стихийным, создавалось попавшими в окружение красноармейцами и местным населением. На Украине - создавалось преимущественно из центра. В Белоруссии оно было на порядок эффективнее».
Ну что же, коли так, то не грех вспомнить и о партизанах Великой Отечественной войны. Несмотря на всю их романтизацию и героизацию, истинная история партизанского движения весьма и весьма отличается от официальной версии. А правда такова. Несмотря на все попытки организации массового партизанского движения на захваченных немцами территориях, добиться этого удалось лишь на части территории Белоруссии и на северо-западе Украины.
При этом полным крахом закончились попытки организации партизанского движения в восточных областях Украины, Молдавии, в Ростовской области, Краснодаре, южных областях России. Были полностью блокированы партизаны в Крыму, и от окончательного разгрома их спасло только наступление Советской армии. Да же на Смоленщине и Псковщине партизанские отряды были редкостью.
То есть партизанские отряды создавались сразу после оккупации повсеместно, но в течение очень короткого времени большинство их было выявлено и уничтожено.
Теперь вернемся к Белоруссии. Если бы Борис Кагарлицкий внимательно прочитал мемуары легендарных партизанских командиров С. Ковпака, Н. Медведева или недавно опубликованные мемуары бывшего начальника центрального штаба партизанского движения И. Старинова, то выяснил бы следующее.
Активное создание отрядов в Белоруссии шло сразу после захвата гитлеровцами соответствующих областей и почти полностью прекратилось с установлением здесь оккупационной власти.
Начиная уже с весны 1942 года партизаны стали крайне нуждаться в помощи, и для снабжения их было создано целое управление при Генеральном штабе Красной армии. Теперь о том, как формировались партизанские отряды.
Тот же Старинов пишет: «Партизанские отряды росли быстрее и действовали активнее там, где им оказывали постоянную помощь из советского тыла. В Белоруссии, например, такую помощь получали витебские партизаны. С марта по сентябрь 1942 года им было переправлено 11000 винтовок, 6000 автоматов, тысячу пулеметов, пятьсот противотанковых ружей… И что же? Численность витебских партизан составляла почти половину общей численности белорусских партизан, хотя Витебщина занимает лишь десятую часть территории БССР». Весьма красноречивое свидетельство.
Ну а теперь я бы хотел привести еще одну справку, которая вообще ставит крест на всех размышлениях Бориса Кагарлицкого о «стихийности» белорусских партизан. Согласно справке Генерального штаба ВС СССР от июля 1944 года: «Партизанам и подпольщикам, действовавшим на захваченных гитлеровцами территориях, было передано 98% имеющихся у них средств радиосвязи, 95% использованных ими средств взрывания, 70% взрывчатки, 90% противотанковых ружей, 80% автоматов и патронов к ним.». Кроме этого «90% всех взрывников и минеров, действовавших в составах партизанских отрядов, прошли подготовку на курсах и в школах, развернутых в тылу Красной Армии. Для действий в тылу гитлеровцев было сформировано более десяти саперных бригад подрывников-разведчиков».
И это «стихийность» и «независимость»?
Борис Кагарлицкий прав, когда говорит о том, что знаменитая «рельсовая война» была малоэффективна. Совершенно верно. Только он почему-то путает сроки. И «рельсовая война», и налеты на немецкие гарнизоны под лозунгом «Гони немца на мороз!», приносившие партизанам огромные потери и ненависть местного населения, - все это как раз относилось к первому периоду партизанской войны зимы 1941 – осени 1942 годов. И все это были идеи приснопамятного бездарного комиссара Мехлиса, который придерживался идеи бить немцев везде, где есть возможность, а снабжение партизан считал «вредным и порождающим иждивенчество и трусость».
Бессмысленность рельсовой войны стала ясна, когда в штабе партизанского движения просто выяснили, что запасы рельсов и шпал у немцев в десятки раз превосходят все подрываемые. А от тактики налетов отказались тогда, когда выяснилось, что потери партизан при таких налетах двоекратно и троекратно превосходят немецкие, а захваченные боеприпасы и оружие просто не покрывают затраченные.
И только к лету 1943 года партизаны окончательно перешли к новой тактике действий. К активному минированию коммуникаций и дорог. К «войне с паровозами» – для немцев потери паровозного парка на стратегическом белорусском направлении в ходе курской битвы оказались настолько болезненными, что они были вынуждены пустить эшелоны с резервами от польской границы вниз, на юг Украины, почти на сутки удлинив путь.
При этом сами партизаны не раз оказывались на грани уничтожения. Как, например, зимой 1942 – 1943 годов, когда активные контрпартизанские действия немцев привели к разгрому большинства крупных соединений, которые были вынуждены покинуть подготовленные зимние базы и с тяжелыми боями прорываться в труднодоступные, болотистые районы, где они смогли выжить исключительно благодаря поддержки с «большой земли», взявшей их на эти месяцы практически на полное содержание.
А с весны 1942 года партизан ждал еще один неприятный сюрприз – немецкие «охотничьи отряды» - подразделения егерей, специально обученных для борьбы с партизанами партизанскими же методами. Немецкий прообраз современных спецназов.
Эти отряды буквально изводили партизан. Действую автономно в партизанских районах, они выявляли базы партизан и наводили на них артиллерию и авиацию. Уничтожали в засадах группы подрывников и разведчиков, выдвигавшихся для действий на немецких коммуникациях. При этом сами они оставались практически не обнаруживаемы, о чем свидетельствуют минимальные потери в этих отрядах.
Все это, вкупе с беспощадностью карателей из зондеркоманд, привело к тому, что к лету 1943 года судьба партизанского движения висела на волоске. И только наступление Советской армии да рухнувший немецкий фронт спасли их от серьезного разгрома. История многому учит!
Далее автор развивает идею непобедимости и неуязвимости партизан вообще и чеченских боевиков в частности. Но, при всех мифах о неуловимости и неуязвимости партизан, на самом деле они крайне уязвимы. Они, так же как и федеральные войска и да же сильнее, зависимы от поставок оружия и боеприпасов и, значит, проблема прикрытия коммуникаций для партизан крайне болезненна. И каждая потеря каравана с оружием и боеприпасами весьма чувствительна для боевиков, которым иначе просто негде их пополнять.
Покупки вооружения и боеприпасов у тех же федералов в ходе прошлой войны не покрывали и 3% от потребностей боевиков.
Еще более остро для боевиков стоит проблема медицинского обеспечения и лечения раненых. В полевых условия, в лесных лагерях крайне сложно развернуть полноценные госпитали.
В третьих, базы боевиков и их лагеря сами являются мишенью для ударов отрядов и групп специального назначения федеральных войск, и потому их сокрытие становится едва ли не главной задачей, что делает всю машину боевого управления партизан крайне медлительной.
В городах и поселках боевики смогут скрываться лишь до укрепления здесь органов МВД и ФСБ федеральной власти, после чего их задержание и арест - лишь дело времени.
Поэтому в запасе у чеченских боевиков есть не более четырех-пяти теплых месяцев относительного беспорядка и «зеленки», пользуясь которым, они попытаются как можно более масштабно развязать партизанскую войну. И если они не победят в ней к ближайшей осени, то к зиме их состоянии станет крайне тяжелым.
Они будут вынуждены оставить ставшие прозрачными безжизненные леса и горы и искать убежище в поселках и городах, где их уже ждет сложившаяся система МВД, ФСБ, военных гарнизонов. А жизнь в подполье - это уже не партизанская вольница…
Кстати, пассаж Бориса Кагарлицкого о том, что «каждый убитый спецназовец - это удар для армии» совершенно неубедителен. Спецназы по своему определению - самые стойкие и жестокие части. Спецназовцы, действующие преимущественно в тылу противника, изначально психологически готовятся к любому исходу. И к смерти в том числе.
Потери в частях спецназа ВСЕГДА являются стимулом мстить за павших. И мстить жестоко. К потерям в частях спецназа отношение всегда особое. И правильнее сказать – мужественное. Достаточно сравнить гибель в окружении десантной роты Псковской дивизии и потери попавшего в это же время в засаду пермского ОМОНа. Смею утверждать, что горечь второго была куда более обидной и язвительной. Десантники же пали смертью храбрых, и смерть их лишь сплотила живых…
Четвертый принцип, предлагаемый Борисом Кагарлицким, вообще представляется нелогичным. «Чем более активно армия ведет «антитеррористическую борьбу» (преследования, спецоперации, атаки против повстанческих баз), тем выше потери и тем ближе поражение регулярных войск». И далее: «Есть ли у военных альтернатива? В принципе есть. Если армия не может победить, она может сама воспользоваться партизанским принципом затягивания конфликта. Это значит - воевать как можно меньше. Свести активные действия к минимуму. Не высовываться. Смириться с неизбежными потерями, не пытаясь за них мстить противнику (ибо в итоге потери будут только больше)».
Осмелюсь предположить, что при подобной тактике любую регулярную армию способно победить даже стадо бабуинов, систематически забрасывающее камнями ворота гарнизонов. Чем это не повод «воевать как можно меньше»?
Если в некоторых суждениях Бориса Кагарлицкого есть здравый смысл и логика, - например, там, где автор пишет о коррупции и её влиянии на боеспособность армии, - то любые попытки автора трактовать узко-специфические вопросы тактики ведения боевых действий заставляют усомниться в его компетентности.
Тот рецепт, который предлагает для успешной войны с партизанами Кагарлицкий, на военном языке называется «утратой стратегической инициативы». И фактически в ста процентах случаев приводит к полному поражению в любой войне. Обычной, или партизанской – не важно.
В наставлениях по ведению партизанской войны предложение Бориса Кагарлицкого обозначено как одна из стратегических целей партизан: «Регулярные удары по коммуникациям должны лишить армию подвижности и сделать гарнизоны фактически осажденными крепостями. Именно выигрыш войны за коммуникации, парализация активных действий противника считается в партизанской войне захватом инициативы».
Сам рецепт окончания войны, который предлагает Борис Кагарлицкий, вполне прост и неоригинален: взять и договориться с лидерами боевиков. Сесть за стол переговоров и, так сказать, поделить зоны влияния. Им – некую Кавказскую Федерацию. (А спросил ли Борис Кагарлицкий тех же дагестанцев, хотят ли они в эту Федерацию?). Нам – их обещание войти в союз «как Белоруссия».
Этому нас, по мнению автора, должен научить опыт Израиля в Палестине, Англии в ЮАР и Непале. «Переговоры с повстанцами всегда заканчиваются либо признанием поражения военных, либо компромиссом, реально учитывающим требования «вооруженной оппозиции». В противном случае добиться прекращения огня просто невозможно», – утверждает Кагарлицкий.
Но дело-то в том, что все, предлагаемое сегодня уважаемым автором, уже было сделано Александром Лебедем и Борисом Ельциным в августе 1996 года. Может быть, Кагарлицкий забыл? И торжественное окончание столетней войны с горцами. И подписание мирных договоров между Россией и Чечней. И клятвы в добрососедстве. И «отложенный статус». И миллиарды на восстановление промышленности. Все это уже было!
Почти четыре года Россия пыталась сосуществовать с новой Ичкерией, строить с ней какие-то отношения, вести переговоры. И что? В итоге мы получили полностью перевооружившуюся, озверевшую от безнаказанности бандитскую республику, которая не только не удовлетворилась достигнутыми результатами, а, наоборот, в августе прошлого года бросила тысячи боевиков «освобождать от руссизма» Дагестан.
И вот теперь Борис Кагарлицкий предлагает нам вновь наступить на те же грабли? Извините…
Мы должны уничтожить и Басаева, и Хаттаба, и Масхадова и еще с десяток полевых генералов и генеральчиков. И неверно говорит Кагарлицкий, что на место убитых приходят ещё более непримиримые лидеры. История свидетельствует как раз об обратном.
Смерть лидеров «чёрных пантер» привела к расколу и развалу движения. Смерть Майкла Коллинза привела к расколу и резкой деградации ИРА. Со смертью Че Гевары завершился экспорт революции с Кубы в Латинскую Америку. Со смертью Савинкова рухнуло террористическое эсеровское движение.
Партизанское движение, как никакое другое, зависит от вождя, от лидера. Именно перед лидером усмиряются личные амбиции и претензии «полевых командиров» на власть. И со смертью лидера всегда начинаются раскол и грызня.
Это легко рассмотреть на примере любого бандитского сообщества или «семьи». Более того, раскольничество, амбициозность – всегда являлись одной из самых уязвимых точек партизанщины. Об этом писали и Бакунин, и Савинков, и Че Гевара. Смерть Басаева, Хаттаба и Масхадова так же неминуемо приведет к борьбе за власть в стане боевиков и их ослаблению.
Для окончательного решения чеченского вопроса уважаемый автор предлагает (трудно сказать, в шутку или всерьёз): «Басаева… официально вернуть в штат ГРУ, дав ему соответствующее звание (а если надо - выплатить пенсию по инвалидности). Масхадов сможет руководить Генеральным штабом гораздо лучше, нежели Квашнин. Мовлади Удугову надо поручить организацию спецпропаганды. Всех этих людей готовили в России. На них затрачены деньги советских и российских налогоплательщиков». Обоснование этой идеи крайне простое: «…из бывших террористов всегда получались великолепные антитеррористические подразделения, а из бандитов - самые непримиримые борцы с бандитизмом».
Вот и славненько! Вот идиллия! И возлягут рядом волк и агнец!
Но сегодняшняя обстановка на Кавказе не сюжет из жизни Эдема. Благостная история с гургхами, приведенная автором как пример, это скорее редкое исключение, чем правило.
Да, англичане нанимают гургхов на службу. Но почему-то у них нет вербовочных центров для боевиков ИРА, как нет у турок армейских вакансий для курдских партизан. Не слышал никто и о найме в испанскую армию баскских боевиков. Ну, а представить, что израильтяне в составе своей армии сформируют палестинскую стрелковую бригаду, просто не возможно.
Против кого, хотелось бы спросить, можно было бы использовать нанятых на службу боевиков? Может, мы смогли бы их послать в Косово или в Таджикистан, где их братья по вере устанавливают «новый порядок»? Или хотя бы в Сьерра-Леоне, где те же мусульманские боевики воюют против официального правительства? Боюсь, что во всех случаях эти россияне чеченского происхождения будут разве что хорошим пополнением для местных мусульманских «ультра».
Всему свое время. И в царской России, и в СССР чеченцы служили в армии и, как правильно заметил Борис Кагарлицкий, служили неплохо. Но прием на профессиональную службу всегда строго увязывался с лояльностью государству.
Мы можем принимать на службу отряды чеченцев, воюющих против ичкерийцев, мы можем давать офицерские звания полевым командирам, перешедшим на нашу сторону, но комплектовать собственную армию боевиками, еще вчера с ней воевавшими, - это опасная затея, которая обычно плохо заканчивается. И история знает тому достаточно примеров.
Борис Кагарлицкий начал свою работу, процитировав Клемансо: «Война слишком серьезное дело, чтобы доверять его генералам». Что же, с этим изречением я бы мог согласиться. Выигрыш на любой войне зависит слишком от многих факторов, среди которых стратегическое искусство генералов - лишь одна из его составляющих. Кроме него есть еще социальный кредит общества воюющей армии, есть дипломатия, политика, национальные интересы.
Сегодня, спустя десять месяцев после начала этой войны, социологические опросы по-прежнему показывают высокий уровень поддержки россиянами ведения боевых действий против чеченских боевиков. Россиянин слишком устал от бандитского беспредела Ичкерии, от вечного страха стать живым товаром, рабом, мишенью для террориста. И кредит этот пока наши генералы не растеряли. Нам не в чем их сегодня упрекнуть. Армия воюет и воюет достойно.
Хотим ли мы скорейшего окончания этой войны? Безусловно. Но не на тех условиях, на которых четыре года назад окончил войну Александр Лебедь и какие нам сегодня предлагает Борис Кагарлицкий. Россия может и должна решить проблему Северного Кавказа, Чечни так, как этого требуют наши национальные интересы. Поэтому свою работу я закончу, процитировав английскую королеву Елизавету: «Самый быстрый способ закончить войну – это просто её проиграть!».
Хочется верить, что время таких простых решений в России закончилось…
капитан Владислав ШУРЫГИН