| | От | Офф-Топик |  |
| К | All |  |
| Дата | 07.07.2000 14:25:59 |  |
| Рубрики | Спецслужбы; |  |
Опять про агентов Барра и Самоса
Американские отцы советской микроэлектроники
Более 20 лет назад, весной 1979 года, в Москве от обширного инфаркта умер крестный отец советской микроэлектроники Филипп Георгиевич Старос — так и не став академиком. Случилось то, о чем давно предупреждал его соотечественник, ближайший друг и соратник Иосиф Вениаминович Берг: американского ученого в советские научные верхи не пропустили.
Но как же так вышло, что столь важную отрасль в СССР “крестили” два американца?
Секретные документы
1944 год. В окрестностях Лондона эффективно действует радарно-компьютерная установка SCR-584, которая определяет скорость и траекторию полета реактивных снарядов Фау-2. Глава советской разведки генерал-лейтенант Павел Фитин просит резидента в Нью-Йорке Леонида Квасникова срочно получить данные, и уже на следующий день из Нью-Йорка отвечают, что информация о новой системе ПВО есть — 600 страниц секретных чертежей, отснятых на микропленку, и через шесть дней начальник разведки получает заказанный Центром “товар”. Джо Бару и Элу Саранту, агентам, добывшим для Советского Союза редчайшие сведения, назначают по тысяче долларов премии каждому — в военной Америке зарплата госслужащего за год. Но они от денег отказываются. Почему? По одной из версий, передавая стратегический секрет СССР, Бар и Сарант хотели создать противовес США, сосредоточившим в своих руках весь смертоносный потенциал планеты.
Бар и Сарант — оба из эмигрантских семей: сын российского еврея и православный грек. Их “крестным отцом” в разведке стал Розенберг, с именем которого связан самый громкий скандал в истории послевоенной Америки: Джулиуса и Этель Розенберг казнили на электрическом стуле за шпионаж в пользу СССР.
Осенью 1944 года НКВД получил схемы первого в мире радара: Бару и Саранту удалось снять их фотокопии. Работу на советскую разведку каждый из них, скорее всего, рассматривал как эпизод в своей биографии, но 9165 страниц переданных Москве секретных документов решительно повернули их судьбы. В руки американцев попали шифровальные тетради Советской армии, и спецслужбы США раскрыли тайну переписки между Москвой и Нью-Йорком. Выяснилось, что Мэтр — это кодовое имя Бара, а Хьюс — Саранта. Летом 1950 года, когда первые полосы американских газет пестрели заголовками “Розенберг — человек, раскрывший Советам ядерные секреты”, сам директор ФБР подписал ордера на допросы Бара и Саранта и на просмотр всей их почты.
Москва решила спасти своих агентов. По приказу с Лубянки Бар переехал во Францию. Когда полиция попыталась там арестовать его, Бара спешно переправили в Чехословакию. Он работал в секретной лаборатории, влюбился, женился. И вдруг — приказ прилететь в Москву…
Саранта держали в США не только семья и двое детей, но и новая любовь — соседка Кэрол Дэйтон. Когда ФБР нагрянуло к нему с обыском, в его доме нашли документ под грифом “Секретно” с описанием передатчика, а в записной книжке — адреса подозреваемых по делу Розенберг. Однако за недостаточностью улик Саранта отпустили под расписку о невыезде. Эл добился разрешения проведать больную сестру, и они с Кэрол помчались в Мексику. В Мехико, однако, в советское посольство не обратились: за зданием наблюдали. Когда Сарант попросил помощи в торгпредстве Польши, ему показали американские газеты: Дэйтон обвиняли в пособничестве шпиону, и путь домой для нее был закрыт. Кэрол намеревалась лишь проводить Саранта, но ей пришлось вместе с любимым направиться в Варшаву, а оттуда — в Москву.
Джоэл Бар и Эл Сарант встретились в московской гостинице. “Режиссировал” встречу куратор КГБ, и с тех пор это ведомство контролировало каждый шаг “американцев в России”. Они начали новую жизнь под чужими именами: Джоэл Бар стал Иосифом Вениаминовичем Бергом, англичанином родом из ЮАР, Кэрол Дэйтон — Анной Петровной, женой Филиппа Георгиевича Староса, греческого коммуниста.
Берга и Староса приписали к министерству авиапромышленности, ведь в США они занимались радиолокаторами для ВВС. Им поручили модернизировать систему наведения ПВО СССР, так как во время войны она часто подводила, и в Ленинграде создали “под них” КБ-2 — закрытый институт, или “ящик”…
Хорошая зарплата
В 1955 году в СССР многие еще помнили борьбу с “безродными космополитами”. И советские чиновники не могли понять, как это партийные органы позволили двум иностранцам заниматься созданием сверхсекретного предприятия. Зарплаты Берга и Староса в десять раз превышали средний оклад советских специалистов! Два американца работали, ходили на концерты, посещали рестораны: в Ленинграде — “Асторию”, в Москве — “Метрополь”, а официанты исправно писали в КГБ отчеты об их визитах. Берг и Старос не смели говорить ни о своем прошлом, ни о своей работе. Даже четверо детей Филиппа и Анны узнали о том, что их родители родом из США, только когда стали взрослыми.
Работая на износ, Берг и Старос выполнили поставленную перед ними задачу. Но по-настоящему они развернулись лишь в нарождающейся микроэлектронике. Именно Берг и Старос первыми поставили перед правительством вопрос о компьютерной отрасли. Классово близкими признавались тогда счеты и арифмометры, а к вычислительной технике относились с опаской и недоверием. Старос придумал слово “микроэлектроника”, и всем оно понравилось, а особенно военным, ведь их интересовали “продукты” предполагаемой отрасли. Цифровые ламповые машины, которые работали на сложных объектах, в том числе на космодроме Байконур, были очень громоздкими: каждая из них занимала целую комнату…
Под руководством Филиппа Староса в КБ-2 изобрели принципиально новый малогабаритный аппарат — управляющую машину УМ-1 НХ (одни говорили, что НХ означает “для народного хозяйства”, другие — что это инициалы Хрущева). Вместо большого количества ламп — транзисторные логические ячейки, за что сам Старос назвал ее “минипьютером”. Чтобы не сказали, что советские достижения — заслуга иностранцев, разработчиком машины был назван “тов. Филиппов”. Следующей стала машина УМ-2. “Ум-один хорошо, а два — лучше”, — шутил Старос. Он получил степень доктора технических наук и специальным решением ЦК (факт по тем временам редчайший) был принят в члены КПСС.
Поскольку стране требовалось много УМов, Старос предложил главе Госкомитета электронной промышленности Шокину создать научный центр микроэлектроники. Берг пытался “уговорить Фила держаться подальше от большой министерской политики”. Считал, что американцу не дадут подняться по советской иерархической лестнице. И был прав. Уже будучи министром, Шокин как-то сказал Старосу: “Филипп Георгиевич, мне кажется, что вами владеет странная фантазия, будто вы являетесь создателем советской микроэлектроники. Это неправильно. Советскую микроэлектронику создала Коммунистическая партия. И чем скорее вы уясните этот момент, тем будет лучше для вас”. Но это случится позже, а тогда, в 1962 году, требовалось “оформить” микроэлектронику в новую отрасль и создать мощный специализированный центр. Поддержки КГБ, министерства обороны и ведущих ученых было недостаточно — требовалось одобрение главы государства. И в КБ-2 приехал Никита Хрущев.
Чтобы Сам и его свита не испытали дискомфорта, на проходной сняли турникеты. Заранее предупрежденные о визите Хрущева, американцы устроили настоящее шоу. Ему вручили техническую новинку — пульт дистанционного управления с длинным шнуром, который был прикреплен к популярному тогда радиоприемнику “Фестиваль”… Затем Никите Сергеевичу дали нечто, напоминающее слуховой аппарат, он приложил его к уху, включил и услышал… ту же волну, на которую настраивал “Фестиваль”. Радовался, как ребенок: приемник, который можно положить в карман! Кстати, модель эта стала настоящей сенсацией не только в СССР. На выставке в Париже все просто ахнули: “лапотная”, как считали на Западе, Россия — и вдруг такое!
Первому секретарю ЦК КПСС показали также машину “с чувством юмора”. Он ввел запрос о себе самом и получил ответ: “Всю информацию о Хрущеве выдает только лично Хрущев”. Когда Старос заговорил о новой отрасли, Первый был честен: “Филипп Георгиевич, я во всем этом не разбираюсь. Объясните так, чтобы я понял”. А через 20 минут загорелся: “Давайте это финансировать… Если возникнут проблемы, обращайтесь ко мне”. Его деловой подход восхитил Староса. Берга же Хрущев поразил своей… шеей: “Такой толстой шеи я никогда не видел. Как у быка”.
Непонятливые иностранцы
Микроэлектронике требовалась “родина”. Ею стал строящийся в 37 километрах от Москвы город-спутник. Именно там Берг и Старос мечтали построить небоскребы и собирать в них компьютеры для министерства обороны. За обилие зелени город назвали Зеленоградом, и он стал любимым детищем ученых, новым этапом их жизни.
ЦК, правительство и Академия наук, казалось, были довольны Бергом и Старосом: ученых наградили Государственной премией, а их фотографии в 1969 году напечатали в “Ленинградской правде”, чем, по сути, рассекретили их как агентов. Можно только представить, какой шок испытало ФБР, незадолго до того признавшее: никаких следов Бара и Саранта отыскать не удалось.
Два года Берг и Старос одновременно руководили работами КБ-2 и строительством центра в Зеленограде, живя практически между Москвой и Ленинградом. Кроме того, Берг и Старос спроектировали первый в мире персональный компьютер. У них было все: чертежи, документы… Советская микроэлектроника вот-вот должна была выйти в мировые лидеры. Но не вышла: закончить начатое “космополитам” не дали.
В октябре 1964 года, уехав из Ленинграда еще при Хрущеве, в Москву они прибыли уже при Брежневе. Из купленных на вокзале газет узнали: “Хрущева сняли”. В канцелярии Первого обнаружились жалобы на Берга и Староса и их письма с нелицеприятными суждениями о Шокине. Бумаги были переданы “по принадлежности”, и министр стал кровным врагом “зеленоградцев”. Леонид Ильич даже не подумал их защищать.
— Мы познакомились с Брежневым, когда он еще не был Генсеком, — вспоминал Старос. — Он подошел к нам — с бриллиантовыми запонками на манжетах и бриллиантовой булавкой в галстуке — и спросил: “Вы меня знаете?” Но каким тоном! И еще он тогда сказал: “Вам, иностранцам, не понять, как работают наши советские люди”…
Через три недели после снятия Хрущева Старосу и Бергу в Москве заявили: “Вы зря транжирите народные деньги…” Староса отстранили от руководства работами в Зеленограде… и у него начался нервный срыв: он “слышал”, как по сосудам в голове бежит кровь. А к 1973 году у него отобрали и КБ-2.
Отстранение Берга и Староса стало знаковым событием для советской электроники — СССР начал уступать американцам в технологическом соревновании, а программисты и конструкторы ЭВМ стали простыми инженерами, живущими на одну зарплату.
По совету академика Петра Капицы Старос уехал во Владивосток. Там, вдали от номенклатурной Москвы, он мог создать отдел, а позже и Институт искусственного интеллекта и, наконец-то, заняться тем, о чем давно мечтал — “искусственным мозгом”.
Не наукой единой
Добровольное изгнание пошло Старосу на пользу. Коллеги вспоминают о нем как о человеке “с солнцем в крови”. Одной науки Филиппу Георгиевичу было мало, и в Институте автоматики он устроил настоящую “культурную революцию”: знакомил коллег со своей богатейшей коллекцией мировой поп- и рок-музыки, переводил на русский песни “Битлз” и “Роллинг Стоунз”, создал музыкальный и яхтенный клубы, сам играл на флейте, банджо и гитаре. В Дальневосточном университете открыл английский клуб на филфаке и кафедру микроэлектроники на физмате…
В марте 1979 года Филипп Георгиевич полетел в Москву в надежде стать член-корреспондентом АН СССР. Казалось, доктору наук Старосу, лауреату Государственной премии и обладателю ордена Трудового Красного Знамени, разработчику целого ряда приборов военного назначения для авиации и флота и автору 200 патентов на самые различные изобретения, открыт путь в академики. Однако кандидатуру Староса уже дважды отклоняли и теперь ее рассматривали в третий — по правилам, в последний раз. Избрание его в действительные члены Академии наук СССР наверняка сделало бы честь этой организации. Но стань Старос даже член-корреспондентом, он получал бы право сделать из отдела искусственного интеллекта институт. Пока ученые мужи совещались, у Филиппа Георгиевича случился сердечный приступ. До больницы Староса не довезли. Он так и не узнал, что академики окончательно отказались принять его в свой круг.
Со Старосом прощались трижды: когда кремировали в Москве, когда хоронили на Морском кладбище во Владивостоке, а позже — когда жена перевезла урну с его прахом в Санкт-Петербург на Большеохтинское кладбище. Коллеги сделали “куб памяти” — символ трехмерной интегральной микросхемы, над которой он работал в последние годы. На черном граните выбито: “Филипп Старос” — его подлинное имя так и не разрешили обнародовать.
“Коммунизм все равно победит”?
А что же Берг? Ему передали маленькую лабораторию, где у него в подчинении вместо четырех тысяч человек было всего четыре, а вместо большого и уютного кабинета — маленькая комната, переоборудованная из туалета. Оказавшись не у дел, Берг превратился в достопримечательность Ленинграда — в чудака: он просвещал дворовых старушек о пользе бега и ходьбы пешком, устроил у себя на квартире частный концертный зал и брачное агентство. Безумно сердился, увидев в продаже электронные записные книжки: мысль о них он высказал еще в 1974 году.
В эпоху перестройки Берг съездил в США, где восстановил американское гражданство, вернул свое прежнее имя — Джоэл Бар и даже добился от властей социального пособия. В Нью-Йорке увидел документы ФБР о себе самом, а также и людей, отсидевших по их с Сарантом делу. Оставаться на родине не захотел: “В Штатах все устоялось, ничего нового быть не может. Богатые продолжают богатеть, а бедные — беднеть. Что-то новое, неожиданное может произойти только в России”. Он до последнего твердил: “Коммунизм все равно победит”. Но уверял, что никогда не являлся советским агентом. В 1998 году Бар скончался в 15-й московской больнице. Члены семьи, разбросанной по всему миру, перевезли его прах под Прагу.
Анну Старос, то есть Кэрол Дэйтон, в 1982 году разыскала ее американская семья. Кэрол плакала от радости, узнав, что ее 93-летняя мама жива, а сама она уже бабушка. Двое детей, не видевшие мать более 40 лет, приняли ее с распростертыми объятиями, и сейчас она живет в Калифорнии.
Эпоха расцвета науки в СССР, как и он сам, остались в прошлом. Небоскребы в Зеленограде так и не построили: “Не наш стиль”, — заявили в министерстве и предложили “класть их на бок”. Но главное: с тех пор и по сей день никто не хочет признавать, что Зеленоград и советскую микроэлектронику “крестили” два американца, работавшие на советскую разведку.
Ирина Тумаркина
Читайте в номере