...К одиннадцатому стекающиеся в одну линию колонны войск бывших союзников и врагов наконец-то вошли в соприкосновение. Случись это в других условиях, встреться солдаты армий-победительниц на рубеже какой-нибудь из германских рек, сбросив с её берегов последних обороняющихся, всё было бы совсем иначе. Они обнимались бы, швыряли под ноги ненужное теперь оружие, пускали бы в небо цветные ракеты. Но ноябрь сорок четвёртого очень сильно отличался от его сентября. С запада американцы, англичане, и канадцы толкали перед собой волну немецких войск, с мрачной решимостью готовых принять бой с вторгнувшимися в их страну большевистскими варварами даже в одиночку. За ними с интересом наблюдали идущие позади "Тигров" и "Пантер" экипажи "Шерманов" с белыми звёздами на бортах, которым было любопытно, что из себя представляет этот самый Восточный Фронт, вызывающий неподдельный страх у таких серьёзных людей, как Гунны. Ломившиеся с противоположной стороны советские войска тоже толкали перед собой немецкие армии, но в немного другом настроении. Если немцы, идущие с запада на восток ещё имели какие-то иллюзии по поводу независимой и суверенной германии, хоть бы и в усечённых границах, то тем, кто брёл с востока, такая надежда уже казалась наивной. Самого Восточного Фронта, как такового, к одиннадцатому уже не существовало. Советское стратегическое наступление разрубило его на такие некрупные отрезки, быстро превращённые в каплевидной формы мешки, вытянутые в направлении отступления, что даже их редкую цепочку фронтом назвать уже было нельзя. Примерно так случилось в сорок первом, когда большая часть фронта просто перестала существовать, и новый Западный фронт советскому командованию пришлось выстраивать в бывшем тылу, из частей, которые не попали под прямой удар. Так что немцам и их новым союзникам, пользуясь советским опытом, предстояло теперь сделать то же самое, причём с наименьшими потерями времени и территории. - "Ratsch-boom", - буркнул в темноте немецкий офицер в звании, соответствующем армейскому майору, которого сопровождал британец, являющийся наблюдателем при дивизии СС, выдвигающейся к Ольденбургу. - Что? - удивился британец, хорошо знавший немецкий. - "Ратсч-Бум", - повторил немец, не слишком вежливо ткнув рукой в направлении вспышек на горизонте. - Я не понимаю. - В первый раз слышите это? - Что - это? Британский майор искренне пытался понять, что имеет в виду немец, показавший на опоясанный белыми вспышками тёмный горизонт, по направлению к которому двигалась их колонна, но в какофонии вздохов и шелеста рвущихся вдалеке снарядов, он ничего такого особенного не разбирал. - Привыкайте, Герр Майор, - опять буркнул немец. - Я-то надеялся, что долго теперь не услышу эту суку. Он коротко и тихо выругался, употребив пару новых для чистокровного Байта оборотов. - Слышите? Такой то-онкий звук? "Рат-т-тсч!" И тут же - "Бум!". Русская противотанковая пушка. Мы должны быть уже близко. - Что, Герр Генерал-майор собирается атаковать ночью? Он намеренно употребил армейское звание, вместо "Бригаденфюрера", в качестве мелкой детали, показывающей, кто здесь хозяин. - Приказ был вступить в контакт, установить противостоящие силы, утром контратаковать... Вы бы лучше, Герр Майор, если бы вы в штаб дивизии отправились. А то, не ровен час... - Я потому и нахожусь здесь, а не в штабе дивизии, потому что там ваш "Ратсч-бум" не слышен. - Будьте спокойны, - немец хмыкнул. - Когда русские начинают свой "Бум", слышно их бывает очень хорошо. - Вы уже были на Русском Фронте, майор? Немец, вместо ответа, отвернул косой воротник плаща, и показал лучом маленького ручного фонарика на красно-белую ленточку. "Мороженое мясо", русская зимняя компания. - Полтора года, - сказал он после некоторого молчания. - Потом, слава Богу, отправили к вам на отдых. - Неужели общение с нами вам показалось отдыхом? - Ну почему же... У нас были свои трудности. Налёты, обстрелы... Когда вы переправились, рай кончился. Но с Россией это не сравнить. - Вы так встревожены русским наступлением. Не верите, что русские остановятся? - Простите меня, Герр Майор, но - нет, не верю. Они, конечно, остановятся. Но это будет не здесь, и даже не в Голландии. В Бельгии - может быть. Во Франции - почти наверняка. Но не здесь. - Ну, ваша дивизия и не имеет такой неблагодарной задачи, как нанесение поражения всей русской армии. Вы на острие копья. За нами катятся дивизии и армии. Постепенно давление станет для русских непреодолимым, и они вынуждены будут остановиться. - Да, я примерно так и предполагаю, - согласился немецкий офицер. - Количество ваших "Шерманов" может впечатлить. От нашей дивизии осталось пол танковых батальона. Так что на помощь доблестных союзников мы рассчитываем как на единственное средство как-то их удержать. Если бы нашим правительствам удалось договориться до июня, то мы бы остановили их и в одиночку. Разбить вряд ли, а остановить бы остановили. Но, как я с вами согласился, Герр Майор, эти месяцы не были раем. Нас почти не пополняли, а потери были огромными. Вы воюете, как богатые люди. - Я думал, это относится только к американцам. - Нет, и к вам тоже. Хотя теперь и большевики, я слышал, тоже так воюют. Сначала артобстрел, потом авианалёт, потом танки от горизонта до горизонта, и только потом пехота. - Вам приходилось видеть русского комиссара? - Конечно, - немец равнодушно махнул рукой. - В первые годы было много пленных. Их строили, и говорили: "Евреи и комиссары - выйти из строя". И всегда несколько человек выходило. - И что? - Ничего. Расстреливали. Так что видел. - Скажите, майор, - британец пожевал губами, обдумывая услышанное. - Вам приходилось слышать про Женевскую Конвенцию? - Разумеется. Не надо считать меня необразованной деревенщиной. Но это был Восточный Фронт, а не Западный. Мы и Untermeuschen. Здесь другие правила, Герр Майор. Не рекомендую вам попадать в плен. - Я в плен не попаду. - Разумеется, Герр Майор. Я просто предупреждаю. Если вас увидят в обществе воинов СС, в плен вы уже не попадёте. - Вы имеете в виду... - Ага. Именно это. Оба они помолчали. Передовой танк ядра дивизии катился по хорошей дороге в сторону приближающихся вспышек. Сзади шла вся колонна, танки, инженерные машины, гренадёры. - А про Палестинский батальон вам слышать приходилось? Британцу было всё-таки немножко не по себе, и ему хотелось поговорить. - Нет, - немец, казалось, был удивлён. - Это британская часть? - Да, британская, из палестинских евреев. Не видали ещё такую вот голубенькую нашивочку на плечах? Со Звездой Давида? - Не встречал... А было бы интересно... Не думайте, что я твердолобый нацист, Герр Майор. Я никогда не одобрял крутые меры по отношению к евреям. Но такова политика Рейха, что можно поделать? Среди комиссаров немало евреев, конечно, но меня всегда удивляло, что из строя выходят светловолосые... - Вы бы не вышли? - А меня не спросят! Впереди послышалось громкое тарахтение, различимое даже за рёвом танкового двигателя. Из темноты вынесся мотоцикл с коляской, вильнул, остановился на секунду, седок прокричал несколько фраз, и исчез позади. Немецкий офицер, перегнувшись вниз, взял в руки микрофон рации, и остановил колонну несколькими короткими словами. - Три с половиной километра, - сказал он, вновь повернувшись к британцу. - И... пол пятого утра. В темноте снова всверкнул луч засунутого в рукав плаща фонарика. - Пять минут ждём приказаний, потом занимаем оборону по сторонам дороги. Идти дальше вперёд я не намерен. - Русские умеют драться ночью, майор? - Не очень. Как и все остальные. Они хорошо дерутся ночью, если нападают. И мы хорошо дерёмся ночью, если нападаем. В этом нет ничего такого нового. Но в последнее время нам приходилось больше практиковаться. Днём, в хорошую погоду, ваши истребители-бомбардировщики не давали нам передвигаться. Завтра мы увидим русские самолёты, и, очень хочу надеяться, английские или американские. Я несколько отстал от местных новостей, но мне рассказывали, что здесь стало не легче. Штаб дивизии потратил значительно больше времени, чем отведённые для себя командиром немецкой танковой колонны пять минут. В ожидании приказа, он начал умело разворачивать имеющиеся средства, осёдлывая дорогу. В ночной атаке у них были хорошие шансы потрепать головные русские части, но близкое соседство противотанковых пушек не располагало к излишнему безрассудству. Ганс-Ульрих, как звали немецкого командира, предпочитал дождаться хоть какой-нибудь определённости. Если перед ними лишь небольшие мобильные части, пусть и усиленные артиллерией, они атакуют с рассветом, возможно получив дополнительную поддержку частей дивизии. Русские, к тому времени, тоже смогут что-то подтянуть, и если ни одна сторона не добьётся решительного успеха в первые часы, то начнётся гонка, кто успеет подойти первым: продвигающаяся по той же дороге, что и СС, дивизия Вермахта в более-менее боеспособном состоянии, или русский корпус. Силы будут наращиваться до тех пор, пока одна из сторон не получит такое превосходство в массе, которое позволит ей подавить средства другой стороны и пройти сквозь её позиции. Времена, когда героизм одного человека мог оказать влияние на ход сражения, давно прошли. Теперь имела значение только масса. В половину седьмого, когда видимость стала приемлемой, "Тигры" двинулись вперёд. По сообщениям разведбата, половину ночи проводившего разведку боем, в трёх километрах перед ними находились затормозившие при столкновении с ними подвижные силы русских - некоторое количество средних и лёгких танков, самоходные орудия, пехота. Одна из рот попала под огонь противотанковой батареи, которую они слышали ночью, удивительным образом успевшей подготовить позиции. Всё, что стало известно, было нанесено на крупномасштабную карту окрестностей Ольденбурга, которую Ганс-Ульрих держал развёрнутой на броне идущей в центре ромба командирской машины. Британец, подписав какие-то бумаги, отправленные им с посыльным в штаб дивизии, остался с ним за члена экипажа. Дивизия СС, почти все части которой уже вышли на исходный рубеж, наносила лобовой контрудар по наступающим русским частям, стремясь перерезать идущую в направлении Бремена автостраду, по которой они гнали войска на запад. Времени на дополнительную разведку, координацию с авиацией, или местными частями "Frountschwein", влившимися в гренадёрские полки по пути, уже не было. Скорость, ударная мощь, и внезапность были единственными козырями дивизии, которая, в её теперешнем состоянии, не имела никаких шансов в обороне, если бы русские первыми нанесли сильный удар. Над головами по плечи высунувшихся из люков танкистов пронеслись несколько тесных групп истребителей-бомбардировщиков, чудное зрелище для тех, кто не видел самолётов с крестами в течение почти года. "Фокке-Вульфы" ушли в сторону русских позиций, где рвалось и трещало, немногочисленные пушки дивизии спешили использовать имеющиеся снаряды до того, как "Тигры" вклинятся в их наспех подготовленную оборону. Приближающийся шелест вдруг оборвался, когда перед танковым ромбом, идущим параллельно дороге по полю, уставленному рыжими скирдами, встал первый куст разрыва. Ганс-Ульрих с треском захлопнул люк, защёлкнул замок, и протиснулся в командирскую башенку, приникнув к щели правым глазом. Разрывы кучно испятнали поле перед его танками, рядами перемещаясь вправо и влево, как строй деревьев, растущих вдоль аллей. Русская артиллерия ставила заградительный огонь, причём не слишком плотный, он видал и похуже. Танки прошли колыхающуюся цепь разрывов, не отклонившись от курса ни на йоту. Британский майор считал, что решение штаба дивизии атаковать южнее дороги было неверным, но сам он был уверен, что именно так и надо было поступить при том недостатке сил, который они испытывали. Снаряд разорвался буквально в нескольких метрах перед их танком, и "Тигр", по броне которого звонко стукнули осколки, ослеп и оглох, проходя через столб дыма и пыли. Когда они выскочили из оседающей позади темноты, командир одного из взводов выкрикнул направление на цель, и почти тут же открыл огонь. Развернув панораму, Ганс-Ульрих, прищурившись, вгляделся в ряд небольших строений километрах в полутора, принадлежащих к обозначенному на карте фольварку. - Что там за цель? Майор, похожий опустившимися вниз морщинами на суку французского бульдога, глядел на него снизу вверх, вцепившись в своё сиденье. - "Большой Слон", я "Росомаха-один", фольварк в квадрате сорок-Бруно, северо-западная окраина, несколько легкобронированных целей, пехота. Прошу огня, приём. В наушниках раздавалось свистящее шипение, но слышно было вполне хорошо. По короткой цепочке его запрос добрался до гаубичной батареи, которая открыла огонь уже через несколько минут. В панораму он наблюдал, как взлетела крыша какого-то сарая, вздёрнутая изнутри разрывом крупного снаряда. Вся окраина занятого русскими фольварка, по которому перебегали микроскопические фигурки пехотинцев, покрылась вертикальными столбами дыма, сверкающими багровым и жёлтым, когда снаряды попадали во что-то, что могло гореть. Огневой налёт был коротким, но плотным, и сразу за ним с правого фланга выдвинулась цепь "Хорниссе" с пехотинцами на броне, пошедшая прямым ходом на фольварк, от которого к ним тянулись редкие трассы пушечных выстрелов. Русские, хотя их нельзя было за это винить, оказались в безвыходном положении, поскольку поля, окружавшие отдельно стоящий блок строений, не позволяли им контратаковать, а отступить они не могли, так как "Тигры" уже обошли его несколькими километрами северо-восточнее, и могли расстрелять отдельные цели на открытом пространстве без большого для себя риска. Заметив какое-то шевеление среди домов, Ганс-Ульрих подстроил оптику, опознав, с некоторыми усилиями, перемещавшуюся за горящими строениями гусеничную машину, американскую "М10". - Чёрт. Он оторвался от окуляров и посмотрел на британца, всё ещё сидящего, задрав голову. - Герр майор, вы можете быть уверены, что перед нами нет американских или ваших собственных частей? - Там могут быть только отступающие германские части, или уже русские. Нас никто не мог обогнать, потому что мы находимся на острие марша, и задержка перед рассветом была слишком незначительной. - Это хорошо, Герр майор, потому что я только что видел "М10", и по фольварку барабанит наша артиллерия, и вот-вот к ней присоединятся панцергренадёры. - Это русские, - с уверенностью сказал тот. - Никто другой ни может там быть. Каковы ваши действия? - Продолжаем движение. "Хорнессе" справятся с вашими пукалками без большого труда, а уйти русские не смогут, мы их уже обошли. Германские танки шли геометрически правильным строем по черной богатой почве, урожай с которой был снят совсем недавно, скорее всего теми людьми, кто жил в горящем сейчас фольварке, откуда отстреливались русские самоходки. Три десятка тяжёлых танков не были той силой, которая может повернуть ход даже одного крупного сражения, но это было ядро истерзанной до десятков процентов былой мощи элитной дивизии, и в умелых руках они способны были на многое. Они прошли через ряды скирд, правильными цепочками выстроенных на границе двух полей, и, снизив скорость, позволили подтянуться к себе бронированным транспортёрам, полумесяцем охватывающим оба их фланга и спину. Такое построение, удобное для открытых пространств, живо напоминало строй германской рыцарской конницы в золотое время средневековья: танки заменили закованных в броню конных латников, самоходки - копейщиков, а пехота осталась пехотой, ландскнехтами германских княжеств, объединённых единой волей в Райх. Ганс-Ульрих ощущал всё большую настороженность. Он чувствовал опасность кожей, как она сгущалась в воздухе, как по горизонту пробегали чёрные тени, исчезающие, как только начинаешь глядеть прямо в ту сторону. Они продвинулись уже на три с лишним километра, и за исключением какой-то отдельной части, зажатой среди пылающих строений, оставшихся уже позади, не втретили пока ни одного русского. Склонившись на своём сиденье, Ганс-Ульрих ещё раз провёл пальцем с коротко обстриженным ногтем по нанесённому на карту маршруту, предназначенному его танкам. На том месте, где они сейчас были, по данным ночной разведки должны были быть русские лёгкие танки, лакомая и ценная цель для его "Тигров". Позиции русских "Ратсч-Бумов", которые сожгли несколько машин разведбата оставались севернее, и не представляли угрозы их маневру, если только оставались на том же самом месте. Танки, по замыслу командования, должны были вклиниться между русским бронированным остриём и его более уязвимыми частями, поставив не слишком устойчивые в мобильном бою средние и лёгкие русские танки в опасное положение между основными силами дивизии с приданными им "Хуммелями" и его ударной группой из "Тигров" и "Хорниссе" с 88-миллиметровыми пушками. Отсутствие же русских частей в пределах видимости было плохим признаком, означающим, что они успели перегруппироваться, воспользовавшись их предрассветной задержкой. Глупо. Ничего они, выходит, не выиграли, и выспаться он всё равно не смог. Командир батальона сунул в рот таблетку Первитина, сильного стимулирующего средства, разжевал всухую, поморщился. Двигатели выли, гусеницы лязгали, танки, раскачиваясь, пробирались по полю, обрывающемуся в километре впереди редколесьем, сквозь который просвечивала жёлтизна ноябрьской травы на следующем поле. Это был не запад Германии с её лесами, не горы юга, на таких равнинах обороняться было сложно. - Стой! - ощущение опасности стало настолько сильным, что больше терпеть он не мог. Танки остановились за несколько секунд, прекратив монотонное вязкое лязганье. - "Барсук", я "Росомаха-один", продолжить движение вперёд двумя группами, по нашим флангам. "Росомаха-два, три, четыре", перестроиться в клин, движение малой скоростью с максимальной осторожностью. Ганс-Ульрих бросил микрофон коротковолновой рации, и перелез к люку. Открыв замки, он осторожно поставил створку люка вертикально, чтобы она не стукнула, и только тогда высунул из люка голову и плечи. Первым делом он оглянулся назад, да, "Тигры" с неторопливой грацией хищников перестраивались, как он сказал, формируя боевой строй опять подобный рыцарской коннице. Когда машины слева и справа почти поравнялись с ним, водитель включил передачу, и командирский танк тоже тронулся с места. Он поднял бинокль, разглядывая небольшую рощицу, состоящую из тонких, прозрачных без листьев осин. Оптика позволяла разглядеть даже отдельные стволы деревьев, роща была совершенно прозрачна, насквозь. Над ней кружились, бестолковыми кругами, вороны. Метров восемьсот. Очень опасно, хуже не бывает. И уходить, главное, нельзя. Разве что, пятясь. Тщательнейшим образом он проглядел рощу справа налево и слева направо. Ни одного стеклянного отблеска, ни одной перебегающей фигуры. - "Большой Слон", я "Росомаха-один", прошу двухминутный огневой налёт на полоску леса в квадратах сорок два-Дора и сорок два-Цезарь, замаскированная артиллерия. Мы в восьмистах метрах западнее, продолжаем движение. Ждать опять пришлось недолго, воздух забулькал, и вокруг рощи начали рваться тяжёлые снаряды. Спереди, сзади, в самой роще, поднимая всякий древесный мусор. По правде говоря, он не ожидал, что дивизия так плотно будет его поддерживать. Видно, действительно дела плохи, если такое внимание оказывается запросам командира фронтовой части. Будь так всегда... Напряжённость исчезла. В роще никого не было, там горел мокрый дёрн, дымно, с треском. Вороны, в полном ужасе, пронеслись почти у него над головой, хлопая крыльями. Он проводил их взглядом, и когда повернулся назад, из земли, из-под деревьев, уже замелькали вспышки выстрелов русских пушек, по ушам ударило визгом и свистом. Идущий справа танк взорвался, сбросив назад башню. - Огонь! - в ужасе завопил он, захлопывая одновременно люк. – Вперёд всем, огонь с ходу! "Росомаха-четыре", принять вправо, обойти рощу! "Барсук", подавляющий огонь! Вперёд! Снаряд срикошетировал от их лобового листа, лампы внутри танка лопнули, засыпав осколками закрывающие их сетки, наступила темнота, прорезаемая лишь качающимися лучами света из смотровых щелей. Вокруг грохотало и трещало, пулемёты "Тигра" мерно и налажено работали, поливая что-то видимое стрелкам, он наконец втиснулся под командирскую башенку, пнув по дороге британца. Деревья, между которыми горело и рвалось, были уже почти перед ними, оттуда стегали в лицо выстрелы. Русские слишком близко их подпустили, с тридцатью танками так не шутят. Его "Тигр" ворвался в рощу, "Пушка справа!" крикнул водитель, они не успевали развернуть башню, и ударили всем корпусом, подмяв пушку под себя. Они стреляли и давили, танк швыряло влево и вправо, раскачивая, как лодку в море, от сторон отлетала окалина, из щелей, бьющих его по лицу, Ганс-Ульрих видел, как вокруг метались фигуры, пламя столбами поднималось со всех сторон. - Влево! Башню стволом назад! Гони! Они вырвались из рощицы с противоположной стороны, оставив позади разрушение и огонь, и он тут же начал разворачиваться, собираясь пройти вдоль тыла русских батарей, по крайней мере четырёх на трёхстах метрах, чтобы добить уцелевшие пушки. Что-то было не так. Он был единственным, прошедшим русскую позицию насквозь, и не видел больше ни одного "Тигра" позади. - "Росомаха-два, три, четыре", "Барсук", где вы, доложите место! В наушниках была тишина, не было даже треска статики. Крутанувшись в башенке, он посмотрел вбок, где должна была болтаться антенна командирской рации, вместо неё теперь был короткий обрубок. - Пушка право двадцать, огонь! Командир батальона повёл свою машину вдоль ряда деревьев, сквозь которые просвечивали пожары, стреляя каждый раз, когда видел глубоко вкопанное в землю орудие, выставившее из капонира лишь ствол, обращённый в сторону запада, откуда они пришли. Было невероятно, что русские сумели за ночь так точно выбрать позицию и настолько глубоко закопаться в землю. Чудо, что они дали ему достаточно близко подойти. Впрочем, с большей дистанции лобовая плита "Тигра" в большинстве случаев не пробивалась, уж это русские должны были знать. Роща кончилась, и они развернулись на месте, собираясь пройти таким же способом в обратном направлении, зачистив рощу пулемётами от последних ползающих. - Стой! За краем деревьев он углядел шевеление, и решил рискнуть остановкой, чтобы рассмотреть его получше. "Свиная жопа", пробормотал он, разглядев. Британец, слава Богу, смолчал, потому что на его обычное "Что?" он сейчас, не раздумывая, ответил бы ударом ногой в лицо. За левым от них краем поля, отграничиваемым редкими деревьями, колыхался вертикальный столб дыма, поднимающийся из огромной бронированной машины. Уцелевшая оптика позволяла разглядеть её во всех деталях обтекаемой формы, закопченной, колеблющейся под горячим маревом пожара. Незнакомый танк, силуэтом чуть-чуть похожий на "Шерман", но раза в полтора больше, с массивной пушкой, наклонённой вниз. - Назад! - поняв, что засмотрелся, он откинулся от панорамы, пытаясь понять, что теперь делать. Почва вокруг была вся изрыта танковыми гусеницами, вся. - Сможешь с кем-нибудь связаться? Стрелок-радист отрицательно покачал головой, мертвенно-бледный в свете аккумуляторного фонарика. - В рощу, остановить, не выходя из-за деревьев. Он выбрал более-менее свободное пространство, между двух переломанных пушек, вокруг которых валялись, раскинув руки, мёртвые фигуры в серых шинелях. - Чуть ближе. Впереди открылось то поле, откуда они пришли, теперь неузнаваемое, перепаханное воронками, уставленное горящими танками и транспортёрами. Слева, где крайним, почти вплотную ко кромке рощи стоял замеченный им "из-за угла" дымящий русский танк, не было больше некого, зато на всю ширину фронта атаки стояли мёртвые танки его батальона, почти половина со сбитыми башнями, с вырванными с корнем катками. Это была не просто артиллерийская засада, это была танково-артиллерийская. Русские подпустили их ещё и потому, что хотели дать увязнуть в скоротечном обмене выстрелами с минимальной дистанции, одновременно выводя свои танки им во фланг. Сожженный монстр слева был работой "Росомахи-четыре", которая должна была успеть развернуться, ещё несколько подбитых, но внешне целых стояли перед ним как на ладони, метрах в семистах. - Три цели слева сорок пять, наводить по ближнему, снаряд бронебойный, не стрелять без моей команды. Губы бывшего командира скривила нехорошая усмешка. Русские его не видели точно так же, как он их не видел до этого. Ни одного движения вокруг не было. Русских танков не могло быть только четыре, и "Тигров" было явно меньше тридцати... Двадцати девяти. Но никто не двигался, не стрелял, не крутился, отбиваясь сразу от нескольких врагов. Тишина была абсолютной, только трещали пожары и дёргался на холостом ходу двигатель его собственного танка. - Огонь... - он подал команду шёпотом, словно боялся, что его услышит кто-то лишний. Пушка рявкнула, выпустив снаряд, мгновенной вспышкой расцветший на бортовой броне неподвижного русского танка, ближайшего к ним из тесной группы ставших треугольником подбитых машин. Тот не пошевелился, не взорвался, не загорелся, просто продолжал стоять, как стоял. - Танк за ним правее, о-гонь! Второй танк, по крайней мере, начал нехотя дымить. Ганс-Ульрих ощутил катящийся между лопаток холодный пот. Ситуация была сюрреалистичной. По-прежнему на затянутом густым плавающим дымом поле не было никакого движения. Они выстрелили по третьему танку, так же попали, и так же ничего не случилось. Медленно проведя оптикой по горизонту, задерживаясь на остовах узнаваемых боевых машин, он тщательно разглядывал дымящееся поле. Самоходки, бронетранспортёры, "Тигры". Потом снова самоходки. Они стояли почти в том строю, в каком он оставил их, когда ворвался, стреляя, в мёртвую теперь рощу. Между двумя абсолютно одинаковыми останками "Тигров" без башен он увидел какое-то шевеление. Пошатываясь, по полю шёл человек, прижимающий руки к лицу. На нём был чёрный комбинезон, волосы тоже чёрные. Не отрывая рук, он наткнулся на дымящийся танк, его развернуло, и человек упал на колени, точно так же продолжая закрывать ладонями лицо. - Назад! Назад! Назад!!! - он понял, что если не закричит сейчас, то произойдёт что-то ужасное, страшнее чего быть уже не может вообще ничего, и он закричал то, что посоветовал ему кружащийся по часовой стрелке в глазных яблоках разум. Танк дёрнуло, водитель на максимальной скорости вывел их задним ходом на восточную сторону рощи, рывком развернул машину на одной гусенице. - Полная скорость! Курс на северо-восток, отходим! Они как могли быстро отошли от рощи, из которой и из-за которой поднимались многочисленные столбы дыма. С этой её стороны пейзаж был мирным, жёлтый, выцветший луг, очередные скирды, тонкий ручеёк, пробегающий по дну неглубокого овражка. Подумав, он начал забирать ещё сильнее влево. Одиночный танк, даже тяжёлый, в чистом поле не имел почти никакой боевой ценности, если ему приходилось действовать против других танков, а именно эта перспектива сейчас перед ними и стояла. Очухавшийся, наконец, британский майор начал нудным голосом выведывать подробности произошедшего. Ганс-Ульрих с большим трудом удержал желание влепить ему ботинком по потной морде, а потом с нежностью помуссировал мысль пристрелить майора и выкинуть из машины. Со вздохом, от этой идеи также пришлось отказаться. - Uber Schwere, - сказал он коротко, не отрываясь от оптики. - Что? - разумеется, переспросил майор. Штурмбаннфюрер со вздохом подумал, что если после сегодняшнего дня в батальоне появится батальонсфюрер, то в этом будут виноваты не русские, а новые союзники Германии, пользы от которых пока, как от козы шпика. Они потратили несколько часов, выбираясь из полей, отграниченных такими же рощицами, уставленных такими же скирдами. С максимальной осторожностью обходя разбросанные там и сям небольшие хутора, он, наконец, вывел "Тигр" к позициям родной дивизии, туда, где она находилась с утра. В нормальное наступление дивизия так и не перешла, поскольку делать это ей было нечем. Русские активно щупали её устанавливающуюся оборону, пытались просочиться между отдельными, не связанными пока между собой опорными пунктами, носились по полям вдали на смешного вида двухосных бронемашинках и лёгких "Т-70", которые как будто что-то вынюхивали и сматывались при малейших попытках их собственной бронированной мелочи навязать им бой в стиле африканских, только на пашнях вместо барханов. К громадному облегчению командира танкового батальона, сведённого из всех танков дивизии, выдержавших переход, целых семь "Тигров" сумели уцелеть в утренней мясорубке, их экипажи смотрели на Ганса-Ульриха с его ребятами, как на выходцев с того света, впрочем, взаимно. С ним их стало восемь, полтора взвода, всё-таки кое-что. Хотя, если подумаешь, что на дивизию... Успели немного обсудить утреннее. Оказывается, его приказа четвёртой роте развернуться вправо никто не слышал, видимо, антенну срубило ещё до того, как они влетели в ту клятую рощу. Он, как выяснилось, своим рывком ушёл из прицелов поползших из-за опушки, как крысы, русских танков. Один из старых танкистов, воевавших, как и он, в первую русскую компанию, подтвердил его мнение о том, что это были не "КВ". Все знали, конечно, что у большевиков появились новые тяжёлые танки, "Сталин", но их, разумеется, никто во Франции до сих пор не видел. Ну, кто увидел, тот, наверное, запомнил. Батальону всё же удалось сжечь штук десять, потом обе стороны поскорее разошлись, воспользовавшись густым дымом, в котором почти ничего нельзя было разглядеть, это он уже застал. Весь бой длился минут десять, кошмар. К полудню передовые части дивизии Вермахта подошли к их позициям, пехотинцы и танкисты с интересом посматривали на их замаскированные ветками закопчённые танки, покрытые свежими ссадинами снарядных рикошетов. Расположившийся неподалёку штаб танковой части прислал своего офицера, познакомились. - Ганс-Ульрих Красовски. - Фридрих фон Витгенштейн. - Дрались утром? - Было такое дело... - С кем? - Противотанковые пушки с трёхсот-четырёхсот метров, и тяжёлые "Сталины" с тысячи-тысячи двухсот. Потеряли почти три четверти безвозвратно, плюс штурмовые машины. - Хреново. - Это уж точно. Они оба закурили, чувствуя друг к другу спокойное расположение. Невдалеке, у раскинутой над столами и стульями маскировочной сети, британский майор церемонно раскланивался с щеголеватым гвоздём в американской танковой куртке. - Ваш? - Мой, - он сумел улыбнуться. - В моей машине просидел весь бой, героически заряжал пушку. Не сомневаюсь, получит Германский Крест в Золоте, если его ещё не отменили. - А Вы? - У меня уже есть, - штурнбаннфюрер махнул рукой, "Яичницу Гитлера" из фронтовиков носили только полные дебилы. Такие, впрочем, тоже бывали, даже в СС. Сзади ревели и подвывали моторы, подходили колонны тяжёлых грузовиков, останавливались поротно, оттуда группами выпрыгивали солдаты в полной выкладке, с ранцами, с винтовками, в болтающихся на бёдрах сумках, флягах, и ножнах. Приятно посмотреть. - Откуда вас?.. - ему стало интересно, откуда, действительно, могла взяться такая ухоженная часть, причём явно ветеранская, посреди всеобщего разрушения. - Голландия, Арнхейм, до того Италия несколько лет. Пополнились после сентября, с тех пор нас придерживали для чего-то крупного, даже странно. - Угу. Этот тип знает? - Разумеется. К нашим "Пантерам" относится с полным презрением, явный тыловик. Я таких траками бы давил, не раздумывая. - Я тоже. Дал бы в руки гранату или мину-липучку, так, для интереса, и посмотрел, как бы он повыпендривался. Этот англичанин хотя бы не трус, и то слава Богу. Пехота продолжала разгружаться, вытаскивала из проходов грузовиков длинные пулемёты, коробки с патронами. Всюду кипела настоящая, нужная деятельность, люди были заняты подготовкой к следующей атаке, которая, как сказал Фридрих, должна была начаться в три. Эсэсовские части кое-как определили позиции русских пушек, в основном на собственной шкуре, немного потеснили слишком уж вырвавшихся вперёд, и к часу отбили охоту "просачиваться" у настырных русских мотоциклистов. Ганса-Ульриха позвали к рации, выставленной на козлы между машинами, это был сам бригаденфюрер, его превосходительство, неглупый офицер, но слишком уж уставший от войны. Обласкав командира бывшего сводного батальона, и пообещав ему награды и почести, он приказал ему присоединиться к трёхчасовой атаке "Пантер" в качестве мобильного отряда с некоторой независимостью. В принципе, штурмбаннфюрер был согласен, что эта атака имела хорошие шансы - с надлежащей артподготовкой по разведанным целям, с авиационной поддержкой, с немедленным продвижением пехоты. Новую антенну ремонтники дивизии, которых было теперь больше чем танкистов, уже присобачивали на место срезанной осколком, в лючок на корме подавали снаряды, пополняя до полного опустошённый боекомплект. Они сошлись с экипажами уцелевших машин, разбирая по судкам горячее варево из котлов полевой кухни армейских танкистов, на вершине которой орудовал черпаком весёлый ушастый повар в косо сидящей пилотке. Слышался гомон голосов, у солдат, в принципе было хорошее настроение. Они отошли в сторону, присели на ствол поваленного дерева, начали, не торопясь, обедать. Потом вокруг рвануло. Это случилось без всякого предупреждения, без визга и рёва, по которому опытный солдат может достаточно точно определить калибр падающего снаряда или мины, и то, насколько далеко от него она упадёт. Просто одновременно взорвалось всё вокруг, воздух вспыхнул и тут же почернел, перечёркнутый летящими в самых разных направлениях крутящихся предметами. Их сшибло, опрокинуло назад, залив горячим супом, прямо перед носом Красовски шлёпнулась оторванная в локте человеческая рука, с надетыми на запястье часами. Воздух горел, сухой жар ослеплял и не давал дышать, по телу барабанили комья земли, и сама почва под животом и бёдрами раскачивалась и подпрыгивала. Лежащий рядом, лицом к нему, наводчик лихо подмигнул ему сначала одним глазом, потом другим. Штурмбаннфюрер удивился, что было странно, поскольку каких-либо эмоций от себя под таким огнём не ожидал, но потом всё стало ясно, потому что наводчик подмигнул ему ещё несколько раз и начал, подвывая, приподниматься, совершенно определённо намыливаясь бежать. Коротким броском Ганс-Ульрих навалился на него, придавив к земле. - Куда, урод, куда? Лежать, застрелю, сволочь! По ним так же барабанило, грохотало всё вокруг, над головой проносились куски железа и поднятого с земли деревянного барахла. Потом тряска прекратилась почти совсем, взрывы ушли в отдаление, а потом и исчезли. Рядом кто-то пронзительно кричал, на одной высокой ноте, всхлипывая, чтобы набрать воздуха. Громко простучали сапоги пробежавшего человека, кто-то тащил в одиночку носилки, царапающие свободной парой ручек по земле. - Помогите! Да помогите же! - прокричал молодой голос. Красовски приподнялся, осторожно оглядываясь по сторонам. Земля была покрыта пеплом и щепками, обломки перевёрнутых столов были разбросаны по всей округе, разбитая вдребезги кухня лежала на боку. Повара нигде не было видно, но мёртвых и живых, ползающих, дёргающихся ещё тел в защитного цвета шинелях было набросаны как тряпок, без всякого порядка. Кто-то рядом стонал, глухо, утробно, как корова. Он осмотрел своих, слава Богу, все целы. И танки целы, ближайший снаряд рванул, наверное, метрах в тридцати, это они выдержать могли. Часть рассредоточенных "Пантер" горела тут и там, но, в общем, бронетехника отделалась сравнительно легко. Его взгляд наткнулся на лежавшего лицом вверх метрах в пятнадцати офицера, светлые волосы которого были залиты бурой от пыли кровью. Фридрих... фон Витгенштейн. Познакомились, называется. Он, наконец, встал, пошатываясь, рядом поднимались, отряхиваясь, его танкисты, такие же оглушённые, бледные, испачканные пылью. Раненый впереди перестал стонать, замолчав неожиданно, а кричавшего уже потащили на носилках. Танкисты прибывшей части, изумлённо глядя вокруг, стояли небольшими группками, некоторые сидели на корточках, копаясь в телах мёртвых. Широкоплечий фельдфебель подошёл к телу Фридриха, посмотрел, почему-то, вверх, присел на корточки, перевернул с натугой. Гансу-Ульриху показалось, что он щупает пульс на шее, но нет, просто отломал половину жетона, спрятал в нагрудный карман, поднялся, пошёл к следующему. Попытавшись сосредоточиться, штурмбаннфюрер Красовски возмущённо сбросил с плеча трясущую за него руку. Та не унималась, пришлось повернуться. - Господин батальонскоммандер, - немолодой майор с орденом на шейной ленте что-то говорил ему, не отпуская плечо. "Атака... Атака..." послышалось Красовски сквозь бубнение. Тупо глядя на орден, он механически кивал, не понимая, чего тот хочет. - Поэтому в три тридцать Вы должны со своими танками выйти на исходный рубеж, Вам понятно? Он наконец-то уловил конец фразы, состоящей до этого из бессмысленных звуков, и поднял глаза на майора, командующего, по-видимому, штурмовыми орудиями. - Воздух!!! - ошалело заорали сзади. Все попадали на землю, закрываясь руками, перекатываясь и переползая ужом под защиту танковых траков. Вокруг снова выло и трещало, так и не успевшая осесть на землю пыль накатилась на них и залезла в ноздри, и только тогда он, наконец, понял то, что пытался уловить все последние минуты, когда его подбрасывало и трясло, когда ему мешал этот майор... У русских тяжёлые танки могут быть и в отдельных полках. Но когда ты сначала дерёшься с тяжёлыми танками, а потом попадаешь под залп реактивных миномётов, причём широкий, накрывший, судя по всему, позиции обоих скучившихся в приготовлении к наступлению дивизий, эсэсов и подошедших только-только армейцев... Это не разведка, это не лёгкая бригада. Тяжёлые танки и реактивные установки вместе, вне прорыва долговременной обороны, могут быть только в одной ситуации. Это корпус. Это наступающий танковый корпус.
...
Комментарии к эпизоду:
"Ratsch-boom" - немецкое прозвище советского 76-миллиметрового противотанкового орудия, имитирующее звук его выстрела и попадания снаряда, имеющего высокую начальную скорость Байт - Bite, здесь: уроженец Йоркшира Untermeuschen - недочеловеки, низшая раса (Нем.) Frountschwein - презрительное название германского Ландсвера в кадровых частях "Хорниссе" - "Шершень", неофициальное название германского самоходного орудия "Nashorn" ("Носорог"), популярное в войсках "М10" - поставляющееся Советскому Союзу по Ленд-лизу самоходное орудие, носящее в войсках неблагозвучное прозвище "пердун" "Хуммель" - "Шмель", германское самоходное орудие, находящееся на вооружении танковых и некоторых гренадёрских дивизий Uber Schwere - сверх-тяжёлый [танк] (Нем.) Если... в батальоне появится батальонсфюрер - в войсках СС командира батальона называли штурмбаннфюрером (от немецкого Sturmbann, батальон). Термин "батальонсфюрер" использовался только для тех случаев, когда кто-то замещал убитого или выбывшего из строя командира батальона, а "батальонскоммандер" - при взаимодействии с армейскими частями