ОтГеоргийОтветить на сообщение
КГеоргийОтветить по почте
Дата05.06.2003 15:02:51Найти в дереве
РубрикиПрочее;Версия для печати

Продолжение-4 (*+)

http://left.ru/2003/14/tarasov90.html

«Левая Россия» потому и может позволить себе НЕЗАВИСИМУЮ позицию, что НЕ ЗАВИСИТ финансово от классового врага. А вот с Шовинист.Ру надо разбираться. Все-таки, когда люди повторяют де-факто вслед за вешателем Столыпиным, что им не нужны великие потрясения, а нужна Великая Россия, – они сами становятся такими же контрреволюционерами, как Столыпин. Мне плохо верится в то, что подобные превращения могут совершаться БЕСПЛАТНО.
Изгонялись ли русские из «независимой» Чечни? Изгонялись. Но только не официальной дудаевской властью, а местными бандитскими группировками. И изгонялись НЕРУССКИЕ, А ЛЮДИ, НЕ ВХОДИВШИЕ В ТЕЙПЫ (то есть те, за кого их тейп не мог отомстить). Это были и русские, и армяне, и украинцы, и евреи, и осетины, и т.д. Шовинисты из Шовинист.Ру ни разу не задались вопросом: а почему эти «страшные» чеченцы не изгнали полностью население казачьих станиц равнинной Чечни? – это же куда больше имущества можно захватить, чем в отдельных квартирах в Грозном. А ответ прост: потому что живущие в равнинной Чечне терские казаки ВКЛЮЧЕНЫ В СИСТЕМУ ТЕЙПОВ.
Наши шовинисты повторяют слово «тейп», не понимая (и не стремясь понять), что это такое. Зачем им, как полагается марксистами, ИЗУЧАТЬ ФАКТЫ? – тов. Сталин о тейпах ничего специально не писал, стало быть, ничего специфического в этих тейпах нет. Вот и уверены наши шовинисты, что тейп – это род (или племя). А тейп (тайп) в первую очередь – КРЕСТЬЯНСКАЯ ОБЩИНА (хотя и возникшая, как все соседские общины, на основе общины родовой). И, как в каждую общину, в тейп могут принять «со стороны» – в том числе и «инородцев». Чеченские терские казаки, например, входят в тейп гуной. В тейп варандой традиционно принимались русские крестьяне, бежавшие в Чечню от крепостной зависимости (их было немало – вся артиллерия Шамиля обслуживалась именно этими беглыми), почему варандой до сих пор в Чечне дразнят «русским тейпом».
Почему вообще война идет именно в Чечне? Почему не в Адыгее, не в Карачаево-Черкесии, не в Кабардино-Балкарии? Потому же, почему Чечня была ЕДИНСТВЕННЫМ МЕСТОМ, где сталинские репрессии вызвали ПАРТИЗАНСКОЕ ДВИЖЕНИЕ (которое сталинская пропаганда потом выдала за «пособничество Гитлеру»). Именно потому, почему из чеченцев (и ингушей) Орджоникидзе составил «передовые группы» для разворачивания повстанческого движения в меньшевистской Грузии. Именно потому, почему последний абрек на Кавказе был убит именно в Чечне.
Чечня – социально уникальное явление. На всем Кавказе царизм по мере покорения кавказских народов прибегал к тактике подкупа и интеграции местных феодалов (князей, беков и т.д.) – их «аристократическое происхождение» признавалось, они уравнивались в правах с российским дворянством и аристократией, их наделяли специальными привилегиями (религиозной и судебной автономиями и т.п.). И только в Чечне это оказалось невозможным (почему Чечня и стала оплотом Шамиля). В Чечне в XVII–XVIII вв. произошла своеобразная «КРЕСТЬЯНСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ»: крестьяне прогнали феодалов (и своих, и пришлых – дагестанских и кабардинских) и зажили САМОУПРАВЛЯЮЩИМИСЯ ОБЩИНАМИ. Это и есть тейпы. Фактически чеченцы вернулись ко временам «военной демократии». Специалисты называют общественное устройство Чечни «горскими демократиями» (в XIX в. их называли также «республиками», «конфедерациями общин» и т.д. – отдельные общины, действительно, часто – особенно в случае военной опасности – объединялись в конфедерации; «горские демократии» существовали также в нескольких соседних с Чечней районах Дагестана и у части адыгских племен, но там они почти везде были не результатом «крестьянской революции», а, напротив, следствием не произошедшего еще перехода от общинного строя к феодализму). Чеченские «горские демократии» были чем-то вроде воплощенного идеала народников и эсеров. Частная собственность за землю была отменена, земля принадлежала всей общине, тейпу – и даже имам Шамиль позже вынужден был с этим считаться: он ЗАПРЕЩАЛ, чтобы кто-нибудь из его назначенцев (наибов) называл землю «своей»; леса, пастбища, воды находились в общей собственности; пахотные земли община (джамаат) передавала отдельным семьям В ПОЛЬЗОВАНИЕ, тейп каждую весну перераспределял земли. Все члены общины (уздени) были равны, все основные вопросы решались ОБЩИМ СОБРАНИЕМ мужчин-узденей, все должности носили выборный характер (позже Шамиль, конечно, назначал наибов – но он ни разу не рискнул назначить наиба в Чечне ВОПРЕКИ воле тейпов).
Уравнительные тенденции в чеченском обществе после «крестьянской революции» носили настолько «агрессивный» характер, что даже вылились в обычай «байталвакхар». В соответствии с этим обычаем в том случае, если у какой-то семьи в тейпе поголовье скота начинало превышать некую «среднюю норму», старейшины собирали совет тейпа, который устанавливал, действительно ли имело место такое превышение. Если совет решал, что да, собирался весь тейп и делил имущество «провинившегося» между членами тейпа, оставляя разумную долю и самому хозяину.
Как часто бывает при феодализме, «крестьянская революция» в Чечне носила РЕЛИГИОЗНУЮ ОКРАСКУ: протекала под лозунгами суннитского тариката Накшбандийя (вылившегося на Северном Кавказе в «мюридизм», про который мы все учили в школе – во всяком случае, те из нас, кто учился в СОВЕТСКОЙ школе), истолкованными в радикально-уравнительном ключе (все мусульмане – равны, ни один мусульманин не может быть чьим-либо рабом). Именно потому Чечня была последним оплотом Шамиля, что СВОБОДНЫЕ чеченцы рассматривали царскую оккупацию еще и как насаждение ФЕОДАЛЬНЫХ ПОРЯДКОВ (этим еще до провозглашения имамата успешно воспользовался знаменитый шейх Мансур, который, конечно, никаким «шейхом» не был – чеченцы, напоминаю, всех своих «шейхов» прогнали – и чеченцы его так не именовали: они его называли его настоящим именем Ушурма; Ушурма был узденем из села Андара из тейпа элистанджи; когда царские войска захватили в плен Мансура-Ушурму, они с изумлением обнаружили, что все имущество этого «шейха» было таким: два коня, два быка и жалкая хижина!).
«Горская демократия» сформировала особый тип личности чеченца-мужчины, который исследователи пытались определить терминами «горский аристократизм», «крестьянский аристократизм», «демократический аристократизм». Чеченец-уздень превыше всего ценил свой статус СВОБОДНОГО, свое достоинство, а нормы тейповой «горской демократии» прямо предписывали ему защищать это достоинство силой оружия, что автоматические делало сообщество мужчин-чеченцев сообществом воинов, – и их с детства воспитывали как ВОИНОВ (подобно сословию рыцарей в средневековой Европе или самураев в средневековой Японии). Каждый чеченец считал себя РАВНЫМ КНЯЗЮ – поскольку НАД НИМ НЕ БЫЛО КНЯЗЯ (в отличие от соседних народов). Само слово «уздени» – оьзди нах – первоначально значило «благородные люди» (условно говоря, «дворяне»), после «крестьянской революции» оно стало означать «свободные и равные» (то есть «дворянами» стали ВСЕ).
Это делало менталитет чеченского крестьянина очень похожим на менталитет средневекового дворянина (включая и соответствующие отрицательные черты – например, ПРЕЗРЕНИЕ к несвободным, впрочем, любой несвободный, осмелившийся восстать против хозяина, автоматически в глазах чеченца возвышался до равного). Личное достоинство и достоинство семьи обеспечивались не только поведением каждого узденя, но и поддержкой большой семьи и тейпа (включая обычай кровной мести), а также затем и религиозной общины. Неизбежный в такой ситуации «заносчивый» индивидуализм как раз уравновешивался мюридизмом (поскольку каждый мюрид ДОБРОВОЛЬНО выбирал себе наставника и ДОБРОВОЛЬНО налагал на себя ОГРАНИЧЕНИЯ). Кстати, так же, как и в представлении средневековых феодалов, в представлении чеченцев война и захват собственности противника рассматривались как «молодечество», а захват пленника с целью выкупа – как норма. А если за пленника не хотели платить выкуп, это означало, что такой пленник не нужен своей семье, роду, тейпу, – и, значит, его можно продать в рабство за пределы Чечни. При этом степень «корыстности» чеченцев по отношению к пленным не стоит преувеличивать: тех пленных, за которых заведомо нельзя было получить выкуп или продать «на сторону» (в основном тяжело раненых и увечных), чеченцы оставляли у себя и, подлечив, как правило, определяли в пастухи. Со временем практически все пленные этой категории находили себе жен среди чеченских женщин и принимались в тейпы.
Как все сообщества «военной демократии», чеченские самоуправляющиеся общины жили частично за счет ВОЕННОЙ ДОБЫЧИ (даже в имамате Шамиля основу государственной казны составлял «кумс» – отходящая имаму пятая часть военной добычи; интересно, что обложить налогом самоуправляющиеся чеченские общины Шамиль так и не осмелился). В коллективном сознании чеченцев поэтому захват частной собственности противника во время военных действий считался не преступлением, а наоборот – хотя уголовное право и царской России, и современной буржуазной России, конечно, рассматривает такие действия как «грабеж» и «бандитизм» и, соответственно, называло (и называет) чеченцев «грабителями» и «бандитами» (в XIX в. – «разбойниками»).
Как раз в сталинистской прессе вокруг этой темы нагромождена куча измышлений: дескать, у чеченцев всегда была «набеговая экономика», они никогда не работали, а жили исключительно грабежом соседей. Отчасти эти сказки о «набеговой экономике» сталинисты взяли прямо из колонизаторской литературы царской России: у дореволюционных авторов получалось, что когда находившиеяся под покровительством русского царя кумыкские или дагестанские феодалы совершали нападения на чеченские земли – это были не набеги, это были вполне законные экспедиции на «дикую территорию», расширяющие сферу влияния русского царя (в том числе и неожиданным образом: несколько чеченских тейпов, спасаясь от набегов дагестанских феодалов, переселились на контролируемую Россией равнину). Зато когда чеченцы совершали ответные нападения на дагестанские и кумыкские земли – это, конечно, были «разбойничьи набеги»!
Между тем, вообще никакой «набеговой экономики» никогда на Кавказе не существовало – ни у одного народа. Основой экономики всегда было сельское хозяйство – горное животноводство и земледелие. «Набеговая система» (не экономика!) возникла в XVIII в., до XVIII в. все горские сообщества Кавказа были слишком слабы и бедны для того, чтобы практиковать такую систему, они опирались на малоэффективное животноводство и еще менее эффективное земледелие (в Чечне – в значительной степени террасное). Основной земледельческой культурой было просо, основным объектом животноводства – козы, в суровых горных условиях это давало возможность в лучшем случае выживать и поддерживать неизменную численность населения, не больше. Но в XVIII в. на Северный Кавказ пришли новые сельскохозяйственные культуры и были выведены местные высокопродуктивные породы скота. Это быстро привело к расширенному воспроизводству населения, а затем и к относительному перенаселению. Сельскохозяйственных земель стало катастрофически не хватать, так же как наличного скота, инвентаря и других ресурсов, причем купить их «на стороне» горцы не могли – для этого нужно было продать какие-то излишки, а никаких излишков не было. Относительное перенаселение породило, строго по Энгельсу, ДВИЖЕНИЕ ВОВНЕ, но не «великое переселение народов», а НАБЕГИ. Набеги стали частью (хотя и не главной, главным по-прежнему было сельское хозяйство) экономики региона – причем набеги осуществляли ВСЕ народы, проживавшие на Кавказе, в том числе и терско-гребенские казаки (они совершали набеги в основном за Терек, в Предкавказье).
«Набеговость» вообще связана с военной демократией – и присуща практически всем народам на этой стадии развития (это еще Энгельс выяснил на примере древних германцев, ирокезов и т.д.). Тем более, повторю, если это совпадает с ОТНОСИТЕЛЬНЫМ ПЕРЕНАСЕЛЕНИЕМ. «Набеговость» чеченцев в дореволюционной литературе сильно преувеличивалась – потому, в первую очередь, что чеченские набеги были обращены в значительной степени на север, на контролируемые Россией территории или на территории зависимых от России местных феодалов. А вот дагестанцы совершали набеги в основном на территорию Грузии, почему в Грузии несколько веков существует устойчивое мнение, что набегами жили в основном дагестанцы (в первую очередь, Аварское ханство и вообще аварцы).
Отчасти дело здесь и в том, что сами чеченцы расценивали русские военные экспедиции на чеченскую территорию именно как НАБЕГИ (никаких принципиальных отличий между такой экспедицией и набегом действительно не было). Первые крупные экспедиции такого рода (мелкие не считаю) были проведены еще в 1718 и 1722 гг., а в 1758 г. Россией была предпринята военная экспедиция в глубь Чечни.
Вообще же, чеченская «набеговость» отличилась от «набеговости» соседних народов. Дело в том, что именно у чеченцев «набеговость» носила в основном форму ПЕРЕСЕЛЕНЧЕСКУЮ: резко возросшее население, которому не хватало сельскохозяйственных земель, стало переселяться на равнину (сегодняшняя равнинная Чечня) и осваивать тамошние земли (до того это были в основном леса и лесостепи). Так в равнинной Чечне столкнулись военно-политическая, территориальная и в меньшей степени хозяйственная экспансия России с сельскохозяйственной переселенческой экспансией чеченцев. Недостаток земель в горной Чечне к тому времени дошел до того, что некоторые тейпы остались ВООБЩЕ без земли – эту землю отняли у них более сильные тейпы. Именно безземельные тейпы (махк-бацу) и начали переселяться на равнину. Стремясь на новых местах сохранить независимость, они вели себя исключительно воинственно, давая отпор всяким попыткам установить над ними феодальный контроль и отвечая ударом на удар – то есть набегом на набег. Особенноевозмущение у дореволюционных авторов вызывало то, что даже в случаях, когда чеченских переселенцев удавалось поставить «под контроль» (то есть в феодальную зависимость), они, окрепнув и увеличившись численно, неизменно восставали и воссоздавали на новых местах структуру «горской демократии». Исключительный же рост населения именно в Чечне объяснялся, видимо, тем, что именно чеченцам удалось добиться больших, чем у соседей, успехов в выращивании ячменя (что позволило, помимо прочего, увеличить поголовье лошадей – а к тому времени чеченцы прекрасно освоили такую породу, как кабардинская лошадь), практически полностью перейти с коз на крупный рогатый скот (чеченцы освоили такие местные, идеально приспособленные для кавказского высокогорья, породы, как хевсурская корова и балкарский бык – а где бык, там и плуг) и, наконец, более, чем соседям, преуспеть в садоводстве и пчеловодстве. В результате рождаемость увеличилась, а детская смертность сократилась. Когда дети этого «бэби-бума» выросли, им в горной Чечне уже не хватало ни земли, ни скота, ни еды, ни денег для калыма.
А поскольку положение женщины в чеченском обществе было (и остается) неравноправным (особенно со времени введения ислама; в доисламский период, насколько можно судить, женщины, если в семье не оставалось мужчин, брали на себя мужские функции, в том числе функции воина, женщины-воины в чеченских преданиях назывались «мехкари», мехкари даже командовали отрядами), на ЖЕНАТОГО мужчину возлагалась обязанность содержать и кормить семью – даже и криминальным, с точки зрения современных законов, способом. Однако эта функция – вторичная, ВЫНУЖДЕННАЯ; первично чеченский мужчина (неженатый) – воин, свободный вооруженный человек, защитник. С этими национально-психологическими особенностями связано распространение в Чечне абречества и то исключительное уважение, которым в Чечне пользовались абреки, считавшиеся народными героями. Абреки вели индивидуальную войну с царскими властями десятилетия спустя после поражения Шамиля – знаменитейший Зелимхан Харачоевский (для чеченцев – симвом сопротивления царской администрации), погиб только в ноябре 1913 г. После революции 1905 г. абречество в Чечне приобрело массовость и открыто социальный характер. По сути это была, в соответствии с определением Ленина, партизанская война в условиях отступления революции.


(продолжение следует)