Выдержки из статьи В.Кононенко "Посмертно...Репрессировать?"
<...> А БЫЛ ЛИ ДОНОС? Раскроем два тома уголовного дела № 347 за сентябрь-ноябрь 1932 года об убийстве братьев Морозовых.<...> Полагаю, материалы, предоставленные мне Прокуратурой СССР, не держал в руках в наши дни, во всяком случае, не вчитывался в них внимательно ни один историк, писатель или журналист. Если бы литераторы и историки изучили два тома этого дела, они смогли бы заметить, что материалы его значительно отличаются от всего того, что мы знаем о трагедии в Герасимовке. О Павлике Морозове написано много. В 1932 году корреспонденты «Пионерской правды» В.Губарев и Е.Смирнов были посланы на показательный процесс в Тавду в качестве общественных обвинителей. Потом они написали книги и очерки. На основе этих книг и были созданы стихотворение Сергея Михалкова и поэма Степана Щипачева. То, что они рассказали, соответствует действительности в главном, но очень отличается в деталях. Да это и понятно: ведь это был не стенографический отчет. Более достоверны книги уральского журналиста П.Соломеина (их в Москве нигде, кроме «Ленинки», ни в одной библиотеке не найдешь), но и в них присутствует свойственная литературному произведению фантазия.<...> Внимательно изучая дело об убийстве, перечитывая его много раз, я прежде всего обратила внимание на то, что ни один из многочисленных свидетелей, ни обвиняемые ни разу не сказали, что Павлик «донес»(т.е. тайно сообщил кому-то) о преступлении своего отца. Как правило они утверждали, что Сергей Морозов был «сердит на внука, ругал его за то, что тот давал показания против отца на суде». А это, согласитесь, не одно и то же. Если человека приглашают в суд как свидетеля, он не должен молчать или врать. И сейчас, когда я пишу эти строки, действует закон, по которому и родственники обвиняемого несут ответственность за дачу ложных показаний. Они обязаны говорить правду и только правду. <...> В Свердловске я разговаривала с А.И.Шехурдиным, который в 1931-32 годах работал в Тавде военным инспектором, то есть занимался в деревнях района вопросами мобилизации, присутствовал он и на суде над убийцами. Александру Ивановичу уже много лет, но прошлое он помнит хорошо. Так вот, Шехурдин утверждает, что в Герасимовке, этой богом забытой таежной деревушке, в тридцать первом году никакого начальства вообще не было...кроме председателя сельсовета Трофима Морозова. Участковый инспектор Я.Т.Битов(это я знаю уже по материалам уголовного дела) появился там в тридцать первом, а весной тридцать второго его сменил Я.Титов. Иногда в деревню приезжал уполномоченный райкома по хлебозаготовкам. И вот что интересно. В книге Соломеина сказано, что Павлик явился в сельсовет (где мог каждую минуту встретиться со своим отцом!) и обратился к уполномоченному райкома КУЧИНУ, а в книге Губарева, который был на суде с убийцами и одновременно с Соломеиным собирал материал для газеты, названа совсем другая фамилия. Губарев пишет, что уполномоченный ДЫМОВ зашел к Морозовым в дом и случайно увидел оброненную Трофимом бумажку, поднял ее, а Павлик сказал, что отец этими справками торгует. В книге о Павлике Морозове для малышей Губарев пишет совсем другое: к ДЫМОВУ вместе с Павликом пришла учительница Зоя Кабина и отдала уполномоченному сфабрикованную Трофимом Морозовым справку. Однако в материалах дела таких показаний Кабиной нет. Из материалов дела известно(это подтверждают свидетельские показания), что Трофим давно завел себе другую женщину, в семье появлялся редко. Думаю, не мог он при бывшей жене и детях принимать «клиентов», а скорее всего, обделывал свои дела у Кулаканова, в доме которого поселился с молодой супругой, где жили и собирались ссыльные переселенцы. Убеждена, выявить торговлю бланками наверняка сумели без помощи Павлика. Для этого стоило в той же Тавде задержать одного или нескольких ссыльных переселенцев, в справках которых значилось, что они «коренные» жители Герасимовки и бедняки. Полуграмотные люди, каким был Трофим, обычно старательно выводили свои подписи, так что установить лицо, которое выдало фальшивый документ, было делом одной минуты. В книге же Соломеина Кучин, якобы получив информацию от Павлика, переодевается, чтобы выдать себя за ссыльного переселенца, да еще приклеивает бороду и таким образом разоблачает преступника. Детям такая сцена может показаться вполне убедительной, но не взрослым людям – историкам и журналистам. Но даже если поверить тому, что написано в книгах, остается неясным, кому все-таки Павлик сообщил об отце – Дымову или Кучину? Л.П.Исакова утверждает, что в Герасимовке уполномоченных райкома с такими фамилиями вообще не было. Илью Исакова сменил уполномоченный райкома Толстый. Лариса Павловна это хорошо помнит, так как фигура уполномоченного вполне соответствовала его фамилии. Значит, Кучин и Дымов вымышленные? Так не вымысел ли и сам факт доноса? Думаю, П.Соломеин написал об этом, не руководствуясь точными фактами, не на основании бесед с уполномоченным, а пойдя на поводу у разговоров и слухов, которые могли распространять и недоброжелатели Павлика. Герасимовка – деревня сложная. В ней и сейчас еще живут бывшие ссыльные переселенцы, которые много настрадались из-за тотального раскулачивания, а тогда жили и те, кто противился всему новому и люто ненавидел Советскую власть. Так что наслушаться в деревне можно было всякого. Но вернемся к «доносу». Деяние это, как известно, тайное. Кто вообще может поклясться, что оно имело место? Только сам Кучин. Однако его слов Соломеин в своих книгах не приводит, нет показаний Кучина и в деле об убийстве. Зато есть в нем свидетельство участкового инспектора милиции 4-го участка Якова Тихоновича Битова, который работал в Герасимовке, как я уже сказала, в тридцать первом году. Он рассказывает о двоюродном брате Павлика Иване Потупчике, который состоял в обществе содействия рабоче-крестьянской милиции, помогал ему в работе, и о том, что Павлик был активный, агитировал односельчан вовремя выполнить поставки и т.д. Но ни слова не говорит о том, что Павлик сообщил ему об отце, хотя именно он, участковый инспектор, и был тем должностным лицом, к которому Павел, пожелай он сообщить что-то, и должен был обратиться в первую очередь. К Битову, а не к Кучину или Дымову, существование которых ничем не подтверждается! И вот что еще важно. В книге П.Соломеина «В кулацком гнезде», выпущенном Уральским издательством в 1933 году, автор приводит речь Павлика на суде над его отцом 31 декабря 1931 года. Цитирую: «Это я доказал на Трофима Морозова и его банду». Теперь откроем дело №347. В нем есть документ, из которого видно, как в действительности вел себя на суде двенадцатилетний подросток. Допрошенный в присутствии матери и учительницы, Павел Морозов ответил утвердительно, что отец его не заботится о бедняках, присваивает себе кулацкое имущество. Так, например, взял койку у Кулаканова, у него же хотел взять себе стог сена, но тот не отдал, сказал: «Пусть лучше в казну пойдет». Как видите, о справках спецпереселенцам, которыми торговал Трофим, мальчик не сказал ни слова. Дорого же ему обошелся вымысел писателя! <...> ПУСТЬ ТЕ, КТО УТВЕРЖДАЮТ, ЧТО ПАВЛИК ДОНЕС НА СВОЕГО ОТЦА, ДОКАЖУТ ЭТО НЕ НА ЛИТЕРАТУРНОМ МАТЕРИАЛЕ, НЕ НА ОСНОВАНИИ ЗЛОЙ МОЛВЫ, А С ДОКУМЕНТАМИ В РУКАХ, ПУСТЬ ПРИВЕДУТ НЕОПРОВЕРЖИМЫЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВА. ИНАЧЕ ВСЕ, ЧТО ОНИ ПИШУТ, САМАЯ НАСТОЯЩАЯ КЛЕВЕТА (выделено мною –Ar1980).<...>
НАЧАЛО БОРЬБЫ
Так за что же тогда убили Павлика? Он действительно был очень опасен. Хотел хорошей, справедливой жизни и так стремился к ней, что все время мешал тем, кто цеплялся за старое. Я читала о том, что, когда Трофима осудили, Сергей Морозов свалил забор, отделявший его двор от двора снохи. Напомню, ненавидел он ее за раздел земли и имущества, вероятно считал, что теперь, когда сына нет, он имеет право вновь стать хозяином своих владений. А внук – «сопливый куммунист», как называл его дед, - мешал. Да если еще организуют колхоз, собирается, как бедняк и пионер, вступить в него. Вот старик и стремился поскорее лишить Павлика имущества, чтобы голытьбе в колхозе ничего не досталось. Есть в деле да и в книгах эпизод о том, как дед попросил у внука седелко и не отдал его. Кажется, пустяк? Но только на первый взгляд. Хорошее кожаное седелко с потником для крестьянина того времени было дороже, чем нашему современнику «Жигули». Без машины обойтись можно, без седелка Павлик бы пропал. Какая работа, если плохим седелком лошадь сотрет себе спину? Мальчик пытался вернуть седелко, за это Данила избил его. Так начинается борьба не только за имущество – за способ существования. Данила, считая себя наследником деда, надеялся через год-другой стать полновластным хозяином двора и надела. Вот и боялся, что Павлик уйдет в колхоз, мечтал вернуть назад землю братьев, превратить их в дармовых работников. Павел противился этому изо всех сил. Он знал, что его семье из пяти едоков, где одни малолетки, из нужды не выбраться, что придется ему или гнуть спину в хозяйстве Данилы или батрачить на кулаков. Поэтому и поддерживал Советскую власть всей душой понимая, что в ней спасение. После Трофима председателем сельсовета выбирают бедняка, его заместителем становиться бывший батрак Кулаканова Денис Потупчик, родственник Павла, муж его тетки Устиньи. Вокруг сельсовета сплачивается беднота, среди них двоюродный брат Павла, коммунист и осодмилец Иван Потупчик. Начинается настоящая война. Павел стоит за Дениса и Ивана не потому, что они ему родня. Эти люди близки ему по духу, связаны с ним одной судьбой. Против сельсовета и бедняков богатеи Силин, Кулаканов – тоже родственники, но враги. Продразверстка давно заменена продналогом, но Кулаканов не хочет его платить и в соответствии со статьей 60 Уголовного кодекса РСФСР (редакция 1926 года) попадает под суд. В счет погашения налога у Кулаканова описывается часть собранного хлеба и имущества. Все это должно перейти в сельский Совет на помощь беднякам. Однако Кулаканов решение Судане выполняет, прячет хлеб у старика Морозова, а имущество – у Арсения Силина. В деле есть показания Сергея Морозова о том, что внук «ходил по пятам за Силиным и Кулакановым, стыдил их за то, что прячут хлеб», то есть не наушничал, а боролся в открытую. Прижимистому и хитрому деду, который помогал Кулаканову, Павел тоже не давал покоя. В конце концов Денис Потупчик с участковым, сыном Иваном и Павлом находят спрятанных хлеб. Отбирают они у Шатраковых и незаконно хранящееся ружье – здесь еще помнят о берданах, направленных в большевиков. И Пашка-коммунист, как называют теперь паренька в деревне, становиться опасен. Значит, его надо убрать. Пустить бы в распыл и Ивана, но за ним отец, Павлик же беззащитен и более уязвим. Листаю страницы дела. В них жизнь без ретуши, обнаженная, грубая, а борьба жестокая. Читаю и изумляюсь стойкости и упорству тринадцатилетнего мальчишки. Ему шипят: «Отрекись! Уйди из пионеров, не вяжись за Денисом, не помогай большевику и милиции». Он стоит на своем. Да, не читала я в детстве про Павлика, другие были у меня герои. Но именно сейчас мне хотеться встать рядом с ним и так же, как он, смело и до конца отстаивать свои убеждения. Всегда ли мы это делаем? Чаще хнычем, что перестройка идет вяло, никак не одолеем бюрократов и хапуг, киваем на объективные обстоятельства. И, по существу, ничем не рискуем. Бережем здоровье, устроенность и душевный покой. Разводим руками и... отступаем. Павел же рисковал жизнью, но не отступил. Представляю, как ему было страшно в глухой, заброшенной в тайге деревушке, с ребятишками на руках, для которых он был отцом и кормильцем. Среди темной родни, живущей по волчьим законам. НО ПАВЕЛ БЫЛ НАСТОЯЩИМ БОРЦОМ, ОТВАЖНЫМ И ВЕРНЫМ. ИМЕННО ЭТОМУ У НЕГО НАДО УЧИТЬСЯ. (Sic!!! – Ar1980) <...>
Источник: Вероника Кононенко «Посмертно...репрессировать?»//ж. «Человек и закон», №1, 1989 год, стр. 71-98,123.
