1. В недавнем историческом прошлом в России произошли крупные изменения состава и структуры потребностей населения, переоценка их важности. 2. Переориентация на новые потребности началась одновременно с перестройкой. 3. Новые потребности были экспортированы в страну извне, вопреки традиционной для России «культуре непритязательности», в ходе сознательной кампании по насаждению в нашей стране чуждых для нее ценностей. 4. Посредником при «экспорте потребностей» послужила советская интеллигенция, чье мировоззрение по неуказанным причинам сдвинулось к западному либерализму. 5. В целом указанная кампания увенчалась успехом. 6. Удовлетворить потребности нового типа в России невозможно. 7. В результате заимствования чуждых потребностей в стране произошли массовое шизофреническое сознание и быстрый регресс хозяйства. 8. Неизбежный результат разворачивания процесса, указанного в п.7 – «угасание народа». 9. Единственная надежда избежать неблагоприятных последствий, указанных в п.8. – на «коллективное бессознательное русского народа»
Если п.1. не подлежит сомнению, то п.2. откровенно не соответствует действительности. Изменения в потребностях начались гораздо раньше 1985 г.
П.3. игнорирует то обстоятельство, что изменение структуры потребностей и типа потребления было объективно порождено урбанизацией общества, в том числе ростом специализации труда. Если в натуральном и полунатуральном хозяйстве производитель видит самую непосредственную связь между производством и потреблением (что произвел, то и потребил), то в условиях разделения труда связь становится опосредованной и неочевидной. Здесь таится возможность разрыва между оценкой желаемого и возможного – но всего лишь возможность. Чтобы возможность стала реальностью, необходимо еще отсутствие адекватных и легко понимаемых механизмов оценки произведенного и потребленного. Советская система полууравнительного распределения и использование денег в качестве «условной» меры стоимости в полной мере способствовали возникновению такого разрыва в оценках. Версия о традиционной для России «культуре непритязательности» не выдерживает критики. Автор просто выдает вынужденную непритязательность за добровольную. Версия о сознательной кампании по насаждению потребностей игнорирует то обстоятельство, что кампания по пропаганде западного образа жизни (несомненно, шедшая) просто не могла иметь успеха в чуждой социальной среде. Если же она имела успех – значит, западный стандарт потребления просто отвечал сформировавшимся к тому времени в городской среде потребностям общества.
П.4. преувеличивает роль интеллигенции. Интеллигенция как раз к потребительским игрушкам чаще всего более-менее индифферентна. Советская пропаганда не зря обозначала новые потребительские настроения термином «мещанство» – их носителем и проводником выступало в первую очередь городское (слав. «место»-город) население, занятое в производстве.
П. 6, о принципиальной невозможности удовлетворения в России потребностей западного типа (и по западному стандарту) проведен в статье мимоходом и без обоснования, если не считать упоминания опуса Паршева.
П.7 во-первых, увязывает в одну связку очевидный (регресс хозяйства) и неочевидный (шизофренизация сознания) факты, во-вторых, представляет их как следствие изменения потребностей, но автор не раскрывает причинно-следственную связь. Классическое: «после» – не значит «вследствие».
П.8. вводит устрашающее, но неопределенное понятие «угасание народа», при этом причинно-следственная связь между «регрессом хозяйства» и «угасанием народа» опять подменяется ассоциативной.
П.9. предполагает, что русский народ в истории может действовать только инстинктивно, но ни в коем случае не сознательно, а задача интеллигенции – помогать инстинкту средствами своего могучего разума. В целом постановка вопроса вполне соответствует классическому делению народа на “элиту” и “быдло” и находится в рамках русофобской концепции неспособности русского народа к самостоятельному сознательному развитию.
